На краю света, где лес обнимает воду, а вода целует небо, стоял Дуб-Всезнай — древний, как время, могучий, как судьба. Его корни уходили в самое преисподнее, крона цеплялась за звёзды, а ствол опоясывала золотая цепь-лестница, по которой, как по подиуму, расхаживал Кот Баюн. Он был не просто котом — он был философом, блогером, мастером вешать лапшу на уши и звездой лесного интернета.
В очках без стёкол (для солидности), с трубкой, набитой травами собственного сбора, он рассуждал о смысле жизни, варил самогон по рецептам из даркнета и философствовал: «Жизнь — это закуска к хорошему напитку, а смысл её — в послевкусии!» Когда Баюн шёл направо, он пел о квантовой любви, и все звери замирали, забывая о своих делах. Когда же он шёл налево, то рассказывал такие истории, что даже совы забывали об охоте и слушали, разинув клювы.

Под Дубом плескалось озеро, в котором жила Русалка Озёрная — наполовину женщина, наполовину рыба и на все сто процентов любительница пива и романтики. Её чешуя сверкала, как звёзды в воде, а от её смеха вода бурлила. Она собирала вокруг себя компанию из раков, лягушек и случайных утопленников, и их посиделки были такими шумными, что даже лешие завидовали.
«Пиво — как философия, — говорила Русалка, — чем крепче, тем ближе к истине!» И все с ней соглашались, потому что после третьей кружки соглашаешься с кем угодно. Однажды Баюн, спускаясь с Дуба, поскользнулся на замшелой ветке и плюхнулся прямо в озеро, угодив хвостом Русалке в бок.

Баюн падает в озеро — всплеск,
Русалка ловит его хвостом, как в сказке.
Мурлычет: «Ну что же ты, котище,
Гуляешь по воде, как пьяница?»
А он, весь в росе, с котелком:
«Да самогоном пахнет от берёзки!
Я с луной договаривался —
Она мне светила… да спряталась».
Русалка хмыкнула, плеснула в бокал
из кувшина — повалил дым:
«Пей, кот, раз с неба свалился.
Может, трезвым хоть сон перестанет врать».
Выглянула луна — мокрая, бледная,
Смотрит: пьют на воде, говорят бесстыдно.
А вода шепчет: «Это не сон —
Это ночь, где снятся сны наизнанку».

«Ты кто такой, мохнатый?» — возмутилась она, выплёвывая тину и почесывая ушибленное место. — «Кот Баюн, поэт и пловец поневоле,» — ответил он, отряхиваясь и поправляя очки, которые всё равно ничего не увеличивали. — «А я Русалка Озёрная, королева пены и страсти!» — хихикнула она, обвиваясь вокруг него чешуйчатым хвостом. — «Ты что, специально ко мне прыгнул?»
Они разговорились.
Баюн рассказывал о Шопенгауэре и Ницше, а Русалка — о том, как однажды перепила лешего и проспала триста лет, а проснувшись, обнаружила, что у неё болит голова и появился новый взгляд на мир. Слово за слово, и они открыли бочонок с болотным самогоном, который Русалка припрятала ещё в прошлом веке. Пили, философствовали, спорили о том, что первично — курица или яйцо, а может, вообще самогон.

А потом, когда луна застряла между ветвями дуба, они занялись любовью — сначала по-кошачьи (мягко, гибко, с царапинами на дубе и стонами, от которых дрожали листья), потом по-русалочьи (мокро, скользко, с брызгами, от которых озеро забурлило ещё сильнее). Лес стонал, дуб качал ветвями, а луна смущённо пряталась за облаками, потому что видела уже многое, но такого — никогда.
Наутро Русалка, лениво потягиваясь, сказала: — «Свари мне уху, философ. А то я совсем измоталась от твоих квантовых теорий.» — «Из чего?» — удивился Баюн, оглядывая пустое озеро, откуда даже рыбы разбежались после их ночных игр. — «Из меня!» — рассмеялась она, махнув чешуйчатым хвостом. — «Я же говорю: гастрономическая любовь — высшая форма романтики!»

Кот, будучи учёным и практичным, не стал спорить. Из её хвоста получилась уха, густая и ароматная, из чешуи — солянка, острая и хрустящая, а из водорослей и философских сомнений — салат «Оливье», который пах болотом и тайнами. Русалка ела, причмокивая, и говорила: «Вот это я понимаю — когда любовь не только согревает душу, но и кормит!» А потом, взмахнув последним плавником, исчезла в озере, шепнув: «Теперь я часть твоего завтрака, котёнок. Не забывай меня».

Баюн сидел на берегу, облизывая усы, и размышлял о бренности бытия, когда из болота выскочила Царевна-лягушка — зелёная, как изумруд, с глазами-огоньками и характером, способным затмить солнце. Она скакала по кочкам и напевала: «Ква-ква, жизнь — прыжок, любовь — всплеск, а самогон — просто кайф!» Увидев Баюна, она прыгнула прямо на золотую цепь Дуба и уселась перед ним, скрестив лапки.
 — «Ква! Это ты Русалку в суп отправил?» — квакнула она, глядя на него с укором. — «Тайна,» — мурлыкнул Баюн, поправляя очки. — «Но если тебе интересно, могу рассказать про диалектику любви и гастрономии.» — «Да плевала я на твою диалектику!» — квакнула Лягушка. — «Я — Поскакушка, я — Потрахушка!» Я умею прыгать выше Дуба, любить жарче костра и пить больше, чем ты и Русалка вместе взятые!"Ква! А ты, видно, из тех, кто думает, что ум — это уже всё, что нужно для счастья?» — фыркнула Царевна-лягушка, тряхнув головой так, что капли болотной росы брызнули прямо в глаза Баюну. — «А я, между прочим, вчера три раза перепрыгивала через Млечный Путь!

И каждый раз — с бокалом болотного шампанского в лапке!»
Баюн, не спеша протирая очки лапой, усмехнулся: «Три раза? Интересно… А возвращалась ты тем же путём? Или, как обычно, провалилась в чёрную дыру, где тебя подобрал пьяный Леший с флейтой?»Лягушка вспыхнула, как костёр от спички. «Ква-квак! Да я в ту дыру запрыгивала специально! Это был танцевальный номер! Сальто через горизонт событий! А Леший — мой партнёр по вальсу!»
Она встала на задние лапки, расправила зелёные ушки и закружилась прямо на цепи, как на сцене.«Я — не просто лягушка. Я — мечта болот, кошмар старух-ведьм и главная причина, по которой у троллей теперь бессонница! Я пою — и в декабре расцветают цветы! Я прыгаю — и падают звёзды! Я целую — и мужики забывают, как их зовут!»

Баюн задумчиво почесал за ухом. Звучит… впечатляюще. Но знаешь, что самое страшное в бренности бытия? Что даже ты, огненная Прыгушка, однажды прыгнешь… и не долетишь. Над болотом повисла тишина. Даже комары притихли. Царевна-лягушка медленно опустилась на цепь. Глаза-огоньки потускнели, но не погасли.

«…А ты, мурлыка, слишком много знаешь. И слишком мало прыгаешь». — прошептала она. — «Но… может, перед тем как всё закончится, выпьем? У меня есть самогон из лунного мха. Он согревает душу. И открывает порталы».
Баюн улыбнулся — впервые по-настоящему. «Порталы — это хорошо. А душа… она у меня старая. Но ещё не сдалась».И тогда на золотой цепи Дуба, под светом двух лун, сидели они — кот-философ и лягушка-буря — и пили из одной бутылки, в которой, казалось, никогда не иссякал огонь.

Они устроили философский батл. Баюн говорил, что жизнь — это хаос и ласка, а любовь — способ его упорядочить. Лягушка утверждала, что жизнь — это прыжок в болото страсти, а любовь — это когда квакаешь в унисон. Спор перерос в попойку, попойка — в пляски под луной, а пляски — в ночь любви, где кошачья гибкость, лягушачья прыгучесть и болотная сырость смешались в экстазе, от которого Дуб качал ветвями, звёзды лаяли, а луна снова отвернулась, потому что на некоторые вещи даже ей стыдно смотреть.

Утром Лягушка, лежа в тине и обнимая бутылку из-под самогона, предложила: — «А давай я стану царевной? Вдруг я заколдованная принцесса?» — «Квакать будешь меньше?» — хмыкнул Баюн, поглаживая её по зелёной спинке. — «Нет,» — честно ответила она. — «Но зато я научу тебя делать вино из лягушачьих лапок!»
И она нырнула в болото, оставив за собой пузыри и рецепт, который Баюн тут же записал в свой блог.

Когда по лесу разнеслась весть о том, что Кот Баюн сварил уху из Озерной Русалки, а потом угостил Царевну-Лягушку вином из её собственных лапок, даже самые закалённые обитатели побережий и болот зашептались с опаской. «Не иначе как бес в него вселился!» — говорили старые лешие, потрясая мохнатыми кулаками.

«Нет, он просто слишком много самогона пьёт!» — поправляли их те, кто помоложе. А между тем на Дубе-Всезнайке, опоясанном золотой цепью, кипела жизнь: Баюн, облокотившись на ветку, курил свою вечную трубку и диктовал в эфир новый пост для «Лесного инстаграма»:
—"Друзья мои! Сегодня мы поговорим о трансформации: как любовь превращается в уху, как лягушки становятся вином и почему настоящая мудрость всегда оставляет послевкусие!»
Именно в этот момент на поляну, освещённую лунным светом, вышла Василиса. Она шла не спеша, словно была частью этого леса: её золотая коса переливалась на солнце, как ручей, платье шуршало травой, а в руках она держала не корзинку с пирожками, а смартфон последней модели, увешанный амулетами от сглаза.

Глаза у неё были зелёные, как весенний лес, но с хитринкой, которая выдавала в ней не простую деревенскую девушку, а ту, что умеет и прясть, и ткать, и лайкать посты в три часа ночи. — «Баюн!» — окликнула она, не отрывая взгляда от экрана. — «Ты и есть тот самый кот-философ, который пускает русалок в суп?»

Кот прищурился, выпустил колечко дыма и лениво спрыгнул на ветку пониже: — «Василиса Премудрая, если не ошибаюсь? Или Преглупая? Я всегда путаюсь.» — «Прекрасная», — поправила она, наконец подняв глаза. — «А ещё — твоя самая активная подписчица.» Твой пост «Самогон как метафора судьбы» набрал пять тысяч лайков!» — «Ах, так это ты та самая, что комментирует под ником «Лесная фея»?» — Баюн приосанился. — «Тогда добро пожаловать в мой мир, где философия встречается с гастрономией, а любовь — с экспериментами».

Василиса оглядела Дуб, озеро, где ещё булькали пузыри от недавних русалочьих приключений, и болото, откуда доносилось кваканье Поскакушки. Затем она достала из кармана бутылку с надписью «Настойка «Лягушачье счастье»». — «Это тебе» — сказала она, бросая её Баюну. — «От Царевны-Лягушки. Она сказала, что если я приду, то ты научишь меня варить то самое вино. И ещё…» — тут она покраснела, — «…расскажешь, почему Русалка согласилась стать ухой.»
Баюн поймал бутылку, откупорил её и пригубил. Его усы дёрнулись от удовольствия: — «Ого! Поскакушка не пожалела лапок! Ну что ж, садись, красавица. Расскажу всё, но с условием: ты поможешь мне с новым рецептом.»

Василиса уселась рядом, поджав ноги, и стала слушать. Баюн начал с того, как познакомился с Русалкой, как они пили самогон и философствовали о любви, как ночи были жаркими, а утро — гастрономическим. Он рассказал, как Лягушка прыгала по кочкам и спорила с ним о смысле жизни, как они вместе варили вино и как иногда любовь — это не только ласки, но и совместный ужин. — «Но почему Русалка…» — Василиса не договорила, лишь провела пальцем по горлышку бутылки. — «Она сама предложила,» — мягко сказал Баюн. — «Иногда бывает так, что ты хочешь стать частью чего-то большего. Частью истории. Частью… блюда.»
Василиса задумалась. Потом она достала из сумки банку с маринованными опятами, пакет с сушёными травами и мешочек с перцем. — «Я принесла ингредиенты. Давай сварим. Но с одним условием: я не хочу быть ни ухой, ни вином. Я хочу быть соавтором.»

Баюн расхохотался так, что с дуба посыпались листья: — «Сделка, моя Премудрая!»
Они начали с того, что собрали водоросли со дна озера (те, что не успели съесть раки), добавили опят, лягушачьего вина, щепотку перца и секретный ингредиент — слезу Василисы, которую она пустила, когда резала лук. «Слёзы, — сказала она, — это специя, без которой не обходится ни одна любовь».

Кот помешивал варево в котле, а Василиса читала инструкцию из старой книги: «Любовный эликсир должен вариться на медленном огне под звуки мурлыканья и смеха». Баюн мурлыкал, Василиса смеялась, а лес вокруг затих, прислушиваясь.
Когда эликсир был готов, они выпили по глотку. Сначала Василиса почувствовала, как горят её щёки, а потом — как тело становится лёгким, словно она сама превращается в пар над котлом. Баюн же почувствовал, что его лапы стали ещё гибче, а мысли — ещё острее. — «А что теперь?» — спросила Василиса, глядя на него сквозь дымку пара. — «А теперь,» — Баюн приблизился, — «мы проверим теорию на практике.»

Этой ночью под Дубом-Всезнайкой творилась магия иного рода. Василиса, обычно сдержанная и расчётливая, танцевала босиком по мху, и её смех эхом разносился по лесу. Баюн рассказывал ей байки, от которых она то краснела, то хохотала, а потом они целовались так страстно, что Дуб закачал ветвями, словно одобряя их. — «Ты же сказал, что любовь — это закуска,» — прошептала Василиса, когда они наконец отдышались. — «А ты — главное блюдо,» — ответил Кот, проводя лапой по её волосам.
Наутро Василиса проснулась в объятиях Баюна с головой, полной новых идей, и сердцем, полным смелости. Она выглянула из дупла, где они устроили временное логово, и увидела, что лес просыпается вместе с ними: пели птицы, журчал ручей, а на озере снова появились пузыри — то ли от рыб, то ли от Русалки, которая, возможно, всё ещё смеялась где-то на дне. — «А что будет дальше?» — спросила она, обнимая Баюна. — «А дальше мы откроем ресторан,» — сказал Кот. — «'У Баюна'». Меню: уха по-русалочьи, вино из лягушачьих лапок, салат «Оливье с философскими сомнениями» и…  — он хитро прищурился, — «…десерт «Василиса Прекрасная»». — «Только без каннибализма!» — строго сказала она, но глаза её сияли. — «Только с любовью», — пообещал Баюн.

С тех пор в лесу появилось новое место силы: трактир «У Баюна», где подавали фирменные блюда, варили эликсиры и вели философские беседы до рассвета. Василиса стала его хозяйкой, Баюн — шеф-поваром и главным философом, а Царевна-лягушка — постоянной гостьей, которая приносила свежие лапки для вина и новые идеи для экспериментов.
Иногда, когда ночи были особенно тёмными, а луна пряталась за облаками, можно было увидеть, как по озеру скользит чешуйчатый хвост, а из воды доносится смех: «Баюн, ты гений! Но в следующий раз свари из меня борщ!»
А Василиса только улыбалась, наливая гостям ещё вина, и шептала: — «Любовь — это когда ты не боишься стать частью чьего-то рецепта. Но при этом остаёшься собой».

P.S.
МЕНЮ
Блюда, собранные из древних свитков и полузабытых колдовских рецептов, — блюда, которыми кормили ведьм, соблазняли троллей и сводили с ума придворных шутов.
«Борщ от Бабы Яги» — готовится исключительно в ступе, на костре, из старых писем с отказами.
Вкус — как в детстве, если бы детство угрожало вам метлой и требовало платить за проживание.
Подается с пельменями-невидимками (они есть, просто вы их не видите — проверено на шестерых гостях).
«Пирожки с предсказаниями» — Начинка меняется: сегодня — капуста, завтра — будущее.
Остерегайтесь пирожка с костяным хрустом — это не картофель, это судьба.
(После употребления могут начаться видения. Не рекомендуется перед визитом к царю или свиданием с принцем.)
«Каша из топора» — древний славянский деликатес.
Настоящий рецепт требует одного топора, трёх щепоток упрямства и одного доверчивого солдата.
Подаётся с молоком и вопросом: «Ну как, вкусно?» — обязательно отвечайте «да», даже если вы ели только хлеб.
«Медовуха «Пьяный Леший»» — ферментировалась в полнолуние под напевы мохнатых существ.
Эффект: внезапное желание обнимать деревья, говорить на языке зверей и спорить с пнём о философии бытия.
Не для слабонервных и лысых (может вызвать рост шишек на голове).
«Квашеная капуста с перчинкой судьбы» — каждая вторая долька — метафора жизненного выбора.
Съешьте — и вдруг почувствуете, что могли бы стать кузнецом, а не министром финансов.
Или наоборот. Капуста не осуждает.
«Печенье «Сириновое настроение»» — выпекается под пение райской птицы.
После первого укуса хочется плакать от красоты мира.
После второго — петь на языке, которого вы не знаете.
После третьего — взлететь. (Печенье не отвечает за падения с балкона.)
«Кисель «Несбыточные мечты»» — прозрачный, переливается всеми цветами нереализованных планов.
Вкус — как поступление в университет, который вы не окончили.
Как несостоявшаяся любовь. Как карьера джазового танцора.
Раз в году становится сладким — в Новый год, ровно на 12 секунд.
«Чай из листьев Великого Древа Времени» —
Заваривается только в серебряном чайнике, найденном в бабушкином сундуке.
Даёт кратковременную способность понимать кошачий язык.
Побочный эффект: все кошки в округе начинают осуждать вас за выбор чая.
Приятного аппетита, и пусть на вас не упадёт проклятый хлебный мякиш!
(Если упадёт — немедленно съешьте пирожок с предсказанием. Или бегите.)