Вселенский Архитектор, устав от лазурных трафаретов,
Решил, что хаос — тоже искусство, и принялся за этюды.
Он выпил звёздное вино, раскидал чертежи по планетам
И начал лепить из глины смешных и трогательных тварей.

Вот слон — но почему с ушами, как паруса у фрегата?
А вот жираф — зачем ему шея, до самых моих сомнений?
Бросил он комья земли, и получились горы с изъяном:
Одной не хватило вершины, другая смешна профилем.

Потом принялся за человека. «Будет он царственным, — молвил, —
Но дам ему неуклюжесть мысли, дрожь в самых важных моментах.
Он будет искать смыслы в чаинках на дне пустой чашки,
И плакать от запаха детства, что витает в подъездах старых.

Он будет писать диссертации о любви, сам не зная, что это.
Он будет слагать оды вечности, чихая от пыли на книгах.
Он создаст богов по подобию своему — тревожных и слабых,
И станет молиться им тихо, когда лифт застревает между этажами».

И вот мы идём по земле его — неловкие, странные, голые.
Считаем буквы в стихах, чтоб душу вписать в прокрустово ложе.
Ищем ответы в кофейной гуще, в узорах на потолке ванной,
И верим, что где-то там, наверху, Тот Самый хохочет до слёз.

Он смотрит на наши парады с зонтами в день без дождя,
На попытки понять друг друга через стены из слов и недоверий,
На то, как мы красиво грустим под искусственным светом софитов,
И поправляет свой шедевр — добавляя нам чуть больше иронии.

Ведь философия — это лишь умный способ смеяться сквозь слёзы.
А красота — в несовершенстве трещин на древней амфоре.
Мы — его лучший проект: трагичный, нелепый, прекрасный.
Стихотворение из 2369 букв на мокром от дождя асфальте.

И где-то в условном раю, откинувшись в кресле из туманности,
Он ставит нам всем оценку «Хорошо, но можно страннее».
И подписывает внизу: «С любовью, ваш Неумелый Творец.
P. S. Простите за опечатки в ДНК и законах физики».

Так и живём — шедевры с браком, стихи с лишними буквами,
Смешные боги в смятой пижаме для вечного бытия.
И это прекрасно.