Она сидела напротив, за обеденным столом, и молча смотрела, как он ест. Ел он отвратительно.
Если хотите знать, нравится ли вам человек или уже надоел, посмотрите, как он ест. Если смотреть не можете, вам надо уходить. Вот прямо сейчас. Из-за обеденного стола.
Кстати, почему стол называется обеденным, если меньше всего мы за ним обедаем? Завтракаем — да. Ужинаем — бывает. А вот обеды… Очень редко. По воскресеньям. Или когда праздники затягиваются.
Никуда она не вышла, никуда не ушла. Сидела и думала: почему она здесь, с этим неинтересным человеком? почему она должна готовить ему еду? отвечать на его шутки? терпеть его рассуждения? гладить его рубашки? зачем всё это, если любовь закончилась?..
Ей точно было от кого уходить. И ей точно не было, к кому приходить.
Любовник давно и крепко женат. Период «жена меня совсем не понимает, и я от неё уйду, вот пусть только вырастут дети», они уже благополучно с любовником прошли. Слава Богу, что обошлось без «смертельной болезни, при которой жён не бросают». Теперь они застряли на стадии — «но ведь нам и так хорошо, зачем что-то менять».
Она тяготилась этой стадией. Она устала врать и притворяться дома. И да, она уже не могла смотреть в глаза мужу. Который, она это понимала, не идиот. Он всё чувствует, догадывается, и однажды всё это взорвётся, похоронив под грудой нервов и страданий их, и без того хрупкую жизнь вдвоём.
Отношения не могут стоять на месте. Они должны либо развиваться, либо заканчиваться. А у них с её любовником отношения застыли. Ещё что-то тлело, но уже было бессмысленно подбрасывать дров в этот скудный костёр.
Она вспомнила, как однажды, в гостинице чужого города, они, утомившись и пресытившись друг другом, лежали в кровати и лениво смотрели футбол. И он вдруг задремал. И захрапел. И она слушала этот его храп, как музыку…
Мужа за такой храп она бы убила.
И ещё вспомнила. Как купила билеты на гастроли известного театра. И как врала мужу, что идут вдвоём с подругой. И как краснела, объясняя подруге, почему они «идут в театр, но на самом деле не идут»…
А он в это время забыл и о театре, и о ней. Сидел с друзьями, после новомодного тренинга, выпивал, ответил на её сто первый звонок — прости, котик, я забыл, я исправлюсь.
И вспомнила, как она рыдала в спальне — преданная и брошенная. А её муж принёс чай и не стал ни о чём спрашивать.
Что же она делает со своей жизнью? Что она делает с жизнью мужа?
Эти, затянувшиеся на несколько лет отношения с чужим, по сути, человеком, опустошили её и утомили. Полностью. Окончательно. Нет сил ни радоваться, ни грустить.
А напротив сидит муж. Он писал ей смешные записки в роддом, когда она боялась и паниковала. И носил кипячённое молоко в банке, закутанной в три полотенца, чтобы было тёплым.
И ей даже не надо вспоминать все те милые глупости, которые были в их жизни. Потому что она всё-всё помнит. И тоскует по тому времени, когда они были друг у друга.
Что же она наделала-то?..
Подошла, обняла. Муж затих и сидел, не шелохнувшись.
Она расплакалась. И сказала сквозь слёзы: прости, ну прости меня, пожалуйста, я так тебя люблю, правда-правда, очень люблю. Теперь всё будет по-другому. Поверь мне, пожалуйста…
Муж молча поднялся из-за стола. Вышел. Хлопнула дверь.
Иногда последняя точка ставится тогда, когда кажется, что всё ещё можно вернуть.