Чудо-чудушко, юдо-юдушко, былей серая маета. Полем-полюшком горе-горюшко понесла в тебе пустота, расплескалась путями млечными — видишь, голову запрокинь. Вас таких, обожжённых вечностью, подметают, как черепки, подбирают, как глину битую, а не склеится — тут же вон, вы так жаждали быть любимыми, да не поняли ничего. Рожь бушует волнами медными, небо силится раскачать — на дорогу, простые, бедные, выходите в урочный час. По меже, где полынь высокая, где в оврагах дурман да тишь, одинокая, волоокая ты за ними вдогон спешишь, вдруг отыщут, а не достанется малой искры того тепла и тебе, полевице, страннице, не увидевшей божий клад. И под бархатным взглядом ноченьки, как тогда, сторонясь жилья, вы идёте — сыночки, доченьки, миром каторжные князья. Распустив и узлы, и волосы, всё оставив семи ветрам, спелым колосом, нежным голосом вы исчезнете до утра. Вдоль теченья реки Смородины, топким берегом, у воды, где надежды даны и пройдены, пропадут на песке следы. Там распутье и расставание — тропки разные, выбирай, то ли меньшее расстояние, то ли — боль от сердечных ран, вот налево — успех рассудочный, а направо — любовь да ложь,
Сказка-сказочка, чудо-юдушко, и куда же ты повернёшь?