Даша приходила к моей дочке часто. Они были ровесницами. Даша жила в соседней квартире. Родители девочки были алкашами.
Просто буквально не просыхающими. Это периодически доставляло разные проблемы. Шумели, захламляли тамбур. Путали двери — могли ломиться ночью в нашу, будить Славу. Ярославе поставили диагноз в семь лет. Р, а б д о м и о с, а р к о м а. С тех пор мы часто жили в больницах. А когда отдыхали от лечения дома, Дарья постоянно торчала у нас, чем жутко меня раздражала. Я терпела — лишь бы Славочке было хорошо.
Муж пихал меня в бок:
- Натяни хотя бы улыбку-то. Чего с лицом у тебя?
- Не могу. — всхлипывала я. — Наша на волоске висит, угасает с каждым годом. А эта… за что вот им такая? Почему у них здоровый красивый ребёнок?
— Спасибо бы сказала. Она играет с Ярославой. Заботится.
Это было правдой. А когда Слава слабела и проводила время в кровати, Дашка читала ей книжки вслух.
— А если она из своей квартиры заразу какую принесёт? Нашей-то много не надо. — упрямилась я.
Толя махал на меня рукой, и выходил из кухни. Когда Славочка только заболела, нам сразу сказали, что шансов выздороветь у неё ничтожно мало.
- Родите второго, пока не поздно. — прагматично посоветовал врач. — Выживаемость при таком диагноз в среднем пять лет.
Но у нас не получилось родить другого. А заниматься своим здоровьем — выяснять, что да как — нам было некогда. Вся жизнь превратилась — нет, не в спасение — в надежду на спасение. В бесконечные больницы и короткие передышки. Так мы протянули почти три года. Дочке становилось всё хуже.
Когда Слава засыпала, Даша приходила ко мне в кухню.
— Давайте я помогу вам, тётя Света.
И смотрит огромными глазами, что я начинала выставлять на стол всё, что было в холодильнике. Даша сначала отнекивалась. Потом ела, как с голодного края приехала. А я ругала себя за то, что не догадалась покормить её раньше. Ругала судьбу, за то, что мой ребёнок умирает, а эта вон… ругала себя за эти мысли. Вопрос «За что?» оставался без ответа. Семёновы продолжали пить, как не в себя. Даша всё время, пока Ярослава была дома, проводила у нас. Почти всё. После школы сразу к нам. Она сама по себе была хорошей, и не раздражала бы меня, и даже нравилась бы мне, если бы не напоминала своим существованием и частым присутствием в нашем доме о несправедливости. Почему у Семёновых, которые не помнят уже, наверное, как их зовут, есть такая Даша. А мне достался больной ребёнок. Моя участь — больницы и аптеки, страдать и смотреть, как угасает моя Славочка.
Думаю, иногда Даше дома доставалось от родителей. Через стену было слышно, как мать орала на неё по вечерам, может быть и била. Но девочка никогда не рассказывала ничего о своей семье. Об обстановке дома. И ни разу на что не пожаловалась.
Когда Ярославе стало совсем худо и никакие варианты лечения больше не помогали, врачи уклончиво сказали, что лучше ей побыть дома, с родными.
- Последние дни? Вы это хотели сказать? — зло спросила я.
- А вот это одному Богу известно!
Но я понимала: чудес не бывает. Это было ещё одной составляющей нашей жизни в последние три года. Я пыталась вымолить у Бога чудо. Исцеление для Ярославы. Не вымолила.
В последнюю ночь Слава сказала:
- Поспи рядом со мной сегодня, мама.
- Конечно, детка!
Я слышала в полуметре от себя её прерывистое дыхание и слёзы катились по моим щекам. Градом. Я долго сдерживала эти слёзы. Обе мы чувствовали, что конец близко. Но я не хотела верить. Даже сейчас не хотела.
- Мам, отпусти меня. Я так измучилась! — вдруг сказала Слава.
- О чем ты, деточка? Врачи сказали, что можно будет сделать ещё операцию. Чуть позже просто.
- Я не хочу ещё операцию. Я просто устала.
Мы помолчали.
- Мам, почему ты Дашку не любишь? Она такая клёвая! Лучшая моя самая подруга. Сестричка моя.
- Бог с тобой, Славочка! Кто тебе сказал, что не люблю?
- Мне так кажется. Она правда очень хорошая. — Ярослава подумала и добавила. — Скажи Даше, что я передам её просьбу.
После этого Слава уснула. Ушла она тихо, во сне. Без криков, без агонии. Утром я долго сидела, держа её холодную руку и глядя в никуда. Слёз больше не было. Я выплакала их ночью.
Даша пришла после школы к нам. Увидела простыню на зеркале и заплакала. Плакала, уткнувшись лбом в косяк.
- Ладно. Я пойду. Извините. — прорыдала она.
- Погоди-ка. Зайди.
Я отвела её в кухню. Непослушными руками сделала бутерброды, чай.
- Она сказала, что передаст твою просьбу. Это о чём?
Даша ахнула и закрыла рот рукой.
- Говори. — велела я.
- Не могу. Мне стыдно!
Но я была непреклонна. И Даша, поминутно каясь, поведала, что когда они с моей дочерью болтали о том, как Ярослава окажется в царствии Божьем, то попросит Бога дать Даше других родителей. Даша в какой-то момент сказала, что хотела бы именно этого.
- Это плохо. Я знаю. Мне стыдно! — талдычила Даша.
Мне стало её ужасно жаль.
- А почему ты попросила о таком? Наверное, злилась за что-то на маму?
Девочка кивнула.
Через пару месяцев к Семёновым по заявлению из школы явилась комиссия из опеки и Дашу забрали. Она не плакала. Видимо, не думала, что там, куда её везут, будет хуже. Толя позвал меня поговорить — он видел всю процедуру.
- Этим вообще плевать. Они даже не чухнулись. Забирают, и ладно.
- Зачем ты мне об этом говоришь? — не поняла я.
- Дашка-то, а? Кремень. Опять не заплакала. Поди раз только и плакала. Когда Ярославы не стало.
- Зачем ты мне напоминаешь?!
Я разревелась. Господи, что им всем от меня надо?!
- Давай возьмём её? Опекунство оформим. Хорошая девчонка.
Я не верила своим ушам. Что он мне предлагает? Мой собственный муж? Взять к нам Дашу?
- Подумай. Чего бы хотела Слава. Подумай!
Я подумала. Он был прав, и я это знала. Но как мне полюбить этого ребёнка? Если она всегда была только раздражителем для меня. Как переломить себя в этой ситуации? Мать у неё пила, была ужасной матерью. Но разве лучше мать, которая не любит? Я посмотрела наверх. Где ты там, Славочка? Смогла ли ты выполнить просьбу своей подруги? И если смогла, то почему так затейливо?
Я думала сутки. Меня мотало из стороны в сторону. Мне не дали толком побыть матерью, свой материнский инстинкт я не реализовала. Рожать своего мне было страшно. Я знала, какая невыносимая боль — терять ребёнка. Да пока об этом и речи не было. Но Даша…
- Ладно. — сказала я мужу в обед следующего дня. — Давай попробуем узнать, что нужно для оформления опеки.
Через несколько месяцев мы продали квартиру и купили другую, подальше от прежнего места жительства. Подальше от Семёновых. Перед переездом я два часа рыдала в Славкиной комнате. Уезжать, вопреки всему, было больно. Больнее, чем видеть комнату дочери каждый день.
Нам удалось стать опекунами Даши. Толя сказал, что в будущем рассчитывает удочерить её. Семёновы продолжали пить, поэтому, я не исключала такого варианта. Я старалась быть для Даши хорошей матерью, но камень за пазухой продолжал отягощать мои будни. Однако, я ничем не выдавала себя. Чего мне стоят попытки полюбить Дашу — никто не знал. Может только Толя догадывался, и то я научилась скрывать.
А через полгода, как гром среди ясного неба, выяснилось, что я беременна. Даша почему-то прыгала до потолка.
- Ура! Ура! Ура!
Мне кажется, именно тогда я улыбнулась ей искренне. Впервые.
- Ты-то чего скачешь? Думаешь, ребёнок — это весело?
- Да! Конечно, весело, тётя Света! Весело и круто!
Дашке уже исполнилось одиннадцать, она мне во всем старалась помогать. Этот факт потихоньку растапливал лёд в моей груди.
Родился здоровенький мальчик. Мы привезли его домой, положили в кроватку и суетились в кухне.
- Как назовём? Ярослав? — спросила Даша.
- Ой, нет! — кольнуло сердце. — Нет.
- Ладно-ладно.
Она всё бегала в детскую и возвращалась с докладами.
- Спит!
- Глазами вращает!
Я хохотала.
- Чего ты мелешь? Как он может вращать глазами?
Даша в очередной раз унеслась в комнату и завопила оттуда. Я, бросив всё, побежала следом.
- Что такое?
- Улыбается! Мама, смотри, он улыбается!
Мама…