Моя бабушка в тридцатых на фабрике работала и дружила с одной женщиной, лет на десять старше неё. Женщине всё время приносил обед единственный сын. И с какого-то момента обязательно брал ещё яблочко, угостить мамину подружку.
Угощал так года три, а потом ему исполнилось шестнадцать (именно так рассказывают). Он мою бабушку в сторону отвёл, стал, как в старом кино, на коленях руки целовать и уговаривать выйти за него замуж. То ли потому, что ей уже за двадцать один перевалило, то ли ещё почему, но она согласилась. А потом… не пришла на роспись в ЗАГСе, которая должна была тайком пройти, застыдилась.
Парнишка уговорил даму в ЗАГСе обязательно расписать его сегодня позже вне очереди, вскочил на велосипед и рванул в общежитие, где моя бабушка жила. Не знаю, как её уговаривал, но через два часа он вышла и как была, в домашнем каком-то платье, на велосипеде с ним доехала до ЗАГСа.
Свекровь их, конечно, домой не пустила. Поначалу бабушка так и ночевала в общежитии, а её молодой муж — ночью в парке в беседке. Потом сняли угол (это значит — часть комнаты, отделённую занавеской и шифоньеркой) и стали там жить. Когда родилась у них первая дочка, тогда только свекровь простила невестку. А до того момента они бок о бок стояли на фабрике за станком и не разговаривали.
Дедушка в войну был на фронте и вернулся почти целым, со шрамами от осколков. И продолжал бабушку чуть не на руках носить до самой смерти. Когда ещё жили в коммуналке, с утра раньше всех вставал и шёл стирать бельё в ванную. Раньше всех — чтобы соседи не увидели и не осудили.
Когда у них появилась отдельная квартира при Хрущёве, пылесосил и стирал всегда дедушка, чтобы бабушка не уставала. Говорил: «Неправильно говорят, что стирка — женская работа. Кто хоть раз обстирал семью, знает, как это тяжело. Это мужская должна быть работа, как рубка дров».
Пережил бабушку только на два месяца.