Леонид Утёсов блестяще владел жанром юмористического рассказа. Вот как Утёсов, по воспоминаниям юмориста Леонида Усача, рассказывал и по ходу играл «Сцену на челне».

— Слушайте, люди, представьте себе, что наш русский национальный герой Степан Разин, как выяснили компетентные органы, совсем не Степан, а Сеня и не Разин, а Райзман. Ну, прошу вас, представьте себе. Между прочим, это не трудно. Райзманы тоже бунтовали, когда им наступали на мозоль…
— Так, вот утро. Солнце выходит из своей царской спальни и своим появление освещает все, что попадётся под руку. В том числе и бегущие по волнам расписные челны Сени Райзмана. (Всё это говорилось в манере классического римского чтеца с некоторым завыванием). Сеня проснулся. Не совсем, но проснулся. Он, может быть, спал бы ещё, но солнце и шум разбудили вождя бунтующего крестьянства…
(Секундная пауза и Утёсов перевоплощается в Сеню Райзмана. Мы видим перед собой еврея средних лет с маленькими глазками и курчавой головой, он трёт кулаками глаза, зевает, потягивается, оглядывается вокруг. Он не может понять, где он. Кругом снуют какие-то люди. Сеня с удивлением и недоумением смотрит на них. Наконец, что-то сообразив, он обращается к первому попавшемуся).
— Эй, бандюга, иди сюда. Подойди уже к своему папе-атаману.
(Снова перевоплощение в образ матроса-громилы, который ходит в раскачку со сжатыми кулаками)
— Чего тебе, папа?
— Где мы плывём, где?
— Не видишь что ли — «из-за острова на стрежень» плывём. Вставай, а то мы без тебя не знаем, чего делать: кого бить, кого грабить, кого жечь…
— Ой, у меня голова болить… А что вчера было, что?
(Снова мгновенное перевоплощение)
— Вчера одного помещугу грабанули, а потом сожгли…
— Зачем вы всегда, это самое, поджигаете?
— Ты велел. Грабанули. А потом на челнах пожрали, попили… Ты первый пить начал…
— Вот от этого у меня голова болить… Что, я много выпил или что?
— Два полуведра выпил…
— Ой, мама моя родная, два полуведра… И что?
— Был «весёлый и хмельной»…
— Папа мне говорил, когда, два полуведра, так это целое ведро получается. Что я с ума сошёл, так пить. Настоящий шикер! Если Роза узнает — я буду иметь тот цимес… Её цимес я хорошо знаю. Это она только говорит, что будет цимес, а сама берёт у в сарайчике ручку от топора и бьёт мине по голове… Ой, мине голова болить… как от Розиного цимеса.
— А ты похмелись, тебе лучше будет, отец родной. Принесть?
— Принесть…
(Бандюга приносит питье в деревянном полуведёрке. Сеня с жадностью делает несколько глотков. Ставит полуведро на палубу. У него перехватило дыхание. Наконец он вдохнул воздух. Глаза готовы выскочить из орбит)
— Закуску дай, грабитель, что б ты всю жизнь пил из такой рюмочки.
— Закуски нету. Вчерась всю сожрали…
— Если нет, так чего же мы плывем у речке? Почему нет грабёж? Причальте уже и возьмете у наших родных крестиян что-то покушать…
(Утёсов играет приходящего в себя, улыбающегося Сеню. Но вдруг он опять в растерянности. Смотрит на рядом лежащий ни кем не занятый тюфяк. Он огорчён).
— Слушай, бандюга, скажи мене тихо, как родному папе, а где эта самая шамаханская королева, что тут была, вот здесь лежала?
— Папа, ты чего, вчерась совсем косой был? Ты ж её выбросил…
— Что значит выбросил? Это же женщина. Куда выбросил?
— Куда, куда… «в набежавшую волну»
(Сеня делает круглые глаза. Начинает рвать на себе волосы и рыдать горькими, истинно еврейскими, слезами).
— Ой, ой, что я наделал… Утопил живую королеву… Я же настоящий хулиган с улицы. Взять погубить женщину… И главное за что?
— Утопил и чёрт с ней. Хай плавает. Ты из-за неё «сам наутро бабой стал».
— Идиот — это же королева. Она мне ни в чём не отказала.
— Ты «всю ночь с ней провозжался»… видать, не отказала…
(Сеня плачет, тянет руки к небу, что-то бормочет вроде молитвы).
— Да, хрен ей в дышло… Ты сам пил и нас заставил пить «на помин её души».
— Перестань говорить глупостей… Где мой пистоль? Где?
— Где, где… За кушаком.
— А что такое? Почему так грубо с папой?
— Потому что «нас на бабу променял»…
(Сеня вынимает из-за пояса большой пистолет, взводит курок, приставляет к виску).
— Если её нету… Без шамаханской королевы я жить не имею желание. Не хочу и всё. Всё равно за то, что я еврей, царь-папа меня казнит через что-нибудь. Всё я ухожу!
(Утёсов сильно ударял ладонью по столу, изображая выстрел. Сеня падал ничком на стол, потом с трудом приподнимал голову, глядел грустными задумчивыми глазами в одну точку).
— Вот так бы закончилось это самое дело со Степаном Разиным, если бы у него были мозги Сени Райзмана…
(Голова Сени снова падала на стол. Потом как бы на последнем вздохе снова чуть-чуть поднималась).
— Бандюги, не скажите Розе за шамаханскую королеву. Ша…