Черт заходит, когда захочет: ставит чайник, включает газ. У него идеальный почерк и знакомая ипостась. Привыкаешь к его причудам, и к молчанию, и к словам.
Как разбившаяся посуда представляет обычный хлам, так и ты представляешь тело — разделившийся человек. На одной стороне — система [ты же праведна, разве нет?], на другой стороне — привычка [все равно же вернется черт?]. У него там, небось, отмычки, раз не пользуется ключом.
Светло-русый, кудрявый, шумный, не умеющий ждать и жить. Утро скалится злобной пумой, кухня точит свои ножи — в этом доме ему не рады, но не в силах его прогнать. Черт смешной и до жути наглый: выбирает, где будет спать, расстилает диван и книгу забирает твою из рук. Говорит, что цвета индиго однозначно тебе идут.
А терпение на исходе. Да когда же он выйдет вон?! Черт упрямо пароли вводит. И ломает твой Пентагон. Ошалело молчит система. Он останется — это факт. Как упрямо бывает тело, хотя в жизни полнейший fuck.
Черт смеется и часто курит, подавая дурной пример. Но однажды шальная пуля задевает последний нерв: заявляется в стельку пьяным и без устали говорит: «О, Джоанна, моя Джоанна…»
А тебя-то зовут Мари.
Ты прогнала бы черта в двери, только знаешь, что есть окно.
И взрывается в подреберье переломанный Пентагон.