А у меня в венах красные мочат белых,
рвут друг друга на клетки, на куски ДНК.
Эта война впиталась в каждую мышцу тела.
Не высыхают веки, стала слюна горька.

Сколько бы ты не бегал, тень догоняет в полдень,
бьёт в сплетение пальцем, чёрным от немоты.
Только сдавивший мину от суеты свободен.
Редкий, поймавший пулю, не заступил черты.

Память корёжит мысли, спать не дают рефлексы:
всё норовишь, как в землю, вжаться лицом в кровать.
Одним поцелуем в шею войну изгони, как беса, —
на жертву, но станет меньше. И наконец-то — спать.

Я о страшном и знать не хочу.
Сил не стало, — уж вы извините, —
На подробности с места событий.
Я ведь тоже тем рейсом лечу
В самолёте, что должен упасть
И пропасть где-то в тёмных глубинах.
Я ведь тоже боюсь, что в любимых
Может некий безумец попасть.
Я ведь тоже ночами бегу
От какой-то ковровой бомбёжки
И младенцу в кровавой одёжке
Почему-то помочь не могу.

Я служил в авиации срочно
Через день на ремень. Через два.
Карабин СКС бьёт убийственно точно,
Если в мушке плывёт голова.

За плечом я таскал безусловный шедевр для убийства,
И Устав караульный приказывал мне не дремать.
Но приказы смешили меня. Мне светила, как пристань,
По девичьи простая, по-женски срамная кровать.

Мне от Чехова шли и от Тютчева в первые руки
Без посредников чуждых слова лучезарных длиннот,
Заболоцкий склонялся, и Блок цепенел от змеюки,
И мычал Мандельштам самоцветным собранием од.
… показать весь текст …