*сдохлым голосом*:
— Алоээээ, мой никчемни делает на мне еканомию!
— Каланхоэ, расказуйте подробностев.
— Сначала ето был годный никчемни. Часто хлопал холодильником. И днём, и ночью. Потом даже дверцу с него снял, чтоб удобнее было. Меня ето очень устраивало. Он все надкусывал, а остальное мне в рот кидал. Я даже думал, что ето лучший никчемни на свете. Он был идеальной формы!
— В форме рыбов штоли?
— В форме шара! Он почти не проходил в дверь, я его лапками до кухни докатывал. А потом случилось страшне.
— У меня зарани шерсть дыбом. Он лопнулся?!
— Кокрастыке гораздо хуже. Он записался на какойта потнес или фитнец, я плохо понел. И там его научили плохому, бегать и занимаца йогой!
— Ха ха ха, никчемни и йога несовместимы. Они же негибучие ни в каком месте.
— Мне тоже сначала смешно было. Как он бездарно хобу пытался в лосинах делать. Я ему показувал, как надо лапу за ухо засовывать. Он полгода из травмпунктов не вылазил. Я уже думал, хоть бы его загипсовали, чтоб он себе шею не свернул. А потом… *рыдани*
— Што потом?
— Потом он перестал покупать вкусни! Он тащит в дом какиета еващи! А я еващи так себе люблю. Они у меня долго в огранизме не держатся, лезут абратна. Хоть пробощку выставляй.
— Я вас понимаю, я однажды кукурузку скушол, потом с лотощка…
— Вы егоист. Приключени кукурузы щаз не вовремя ваще.
— Извинити, продолжайти.
— Но еващи оказались не самые страшни. Теперь он вырастил на моем акне какие-то зелени торчульки, сует их в блендер и делает дырдыдыр. А потом пьёт ето! Я как слышу дырдыдыр, сразу начинаю буэ делать. Вернити в мой дом мясу!
— Пердалет уже вылетел с дежурными серыми котиками. Продержись ещё полчаса и мы укотовим вас в другую семью.
— А што етава никчемни уже не починить?
— Пока на нем лосины, мы писсильны.
— Ладно, давайти пердалет. Пусть попробуит прожить без меня. Пака.
— Пака.