«Я жив? Неужели я еще жив? Этого просто не может быть, не может… Я не чувствую боли…»
Он медленно приоткрыл один глаз и тут же закрыл его. Белый свет. Все белым-бело. Как зимой, в поле. Вдруг в нос ударил неприятный запах. Запах лекарств, больницы. Он с детства терпеть не мог врачей. И все же пошел в медицинский, вслед за ней. И тут нахлынуло.
Чувства словно проснулись, все разом: сквозь прозрачные веки он видел белый потолок больницы, слышал суетливую беготню по коридорам, за дверью, и тихие судорожные всхлипывания рядом с собой, ощущал на языке солоноватый вкус крови, чувствовал, как кто-то держит его руку. И боль, нестерпимая боль. Там, в груди, у него пуля. Но боль не от нее, а от сердца, которое теперь пусто. В нем зияет дыра. Боль нарастала. Он стиснул зубы, услышал, как они заскрипели.
Кто-то тревожно сжал его руку. Как он хотел сжать ее в ответ. Не смог. Это чужая рука, но в то же время такая родная… Не Сашина рука, чья-то другая… Мама. Как давно он ее не видел. А теперь — чувствует ее руку. Дыра в его сердце чуть уменьшилась, боль — тоже. Но только чуть-чуть. И он понял. НЕ надо все время думать о Саше, иначе боль никогда не утихнет. Как подтверждение — скрип зубов стал невыносим, а рука дернулась и сжала-таки руку матери. И снова забытье.
А как он любил смотреть на закат… Вместе с Сашей, говоря ей умные фразы о чистой любви. Как любил по наступлению ночи идти по городу, оглядывая горящие, влекущие к себе витрины и загадывать, что обязательно сюда придет снова. Вместе с Сашей. А загадывала ли она об этом? Да, загадывала… А теперь ее нет. Саши нет. Она погибла ради него, хотя… Нет, она погибла. Он видел ее глубокие синие глаза, пустеющие так стремительно, что он не мог ничего поделать. А потом… Потом он взвел курок и нацелился себе в грудь. Зачем жить без нее?..
«Я хочу боль. Сделайте мне больно,» — в бреду подумал он. А ведь он тоже Саша. Саша потерял Сашу…
А как он любил перебирать ее темные длинные волосы, признаваясь каждому волоску в любви в любовных стихах любимой девушке и пытаться заплести их в косу. Как любил слушать ее смех, такой звонкий, такой веселый и жизнерадостный, такой детский…
Рывок — и он открыл глаза. Назад, в объятья сна! Он не хочет находиться в реальности, она не реальна. — Саша… Мама… — и глаза остекленели, испустив последнюю в жизни слезу. Слезу еще живого существа.
Он не знал, что рана его почти зажила. Не знал, как рыдала мать, как обнимала его и целовала в неподвижные глаза, отказываясь верить. Не знал, что в соседней палате, находясь на искусственном жизнеобеспечении, вздрогнула и открыла глаза, такие глубокие, такие синие, девушка с длинными темными волосами по имени Саша.
Он отдал ей свою жизнь. И подарил новую — ту, которая вопреки всему миру развивалась в утробе девушки с таким по-детски веселым смехом.