«Ничто не обнаружит в Вас меня…» —
и Вас во мне ничто не обнаружит…
Мы так и будем душами наружу
светить изнанкой в небо января.
Прощая миру втайне «не любовь»,
«не жизнь»,
«не свет»
и клёкот недо-птицы.
В угоду отрицательным частицам
пускать по тонким венам недо-кровь.

Душа простит докучливой молве
и «не жену»,
и «недо-мать» / с издёвкой /,
когда в простой елабужской избе
примерит гвоздь к намыленной верёвке.
Как будто возведёт их в новый ранг —
не то святынь,
не то улик секретных.
Чтоб ни один унылый критикан
не смел её назвать недо-поэтом.

Судьба:
преувеличивать других,
высокое в обыденном являя,
при этом ни на дюйм не умаляя
в угоду обывателям свой стих.
Не важно где —
в Берлине ли, в Москве,
в прокуренном вагоне ли, на рынке —
всю жизнь искать в толпе
равно-ве-ликих…
А находя, пришпиливать к строке…

И ждать,
когда окутанное мглой,
крыло замрёт в ладони мотыльково.
Как странно:
убивать любимых Словом
и души исповедовать иглой…
Испытывать их пламенем свечи
иль лампой керосиновой — настольной.
Все думают:
раз пламя не кричит,
то значит жечь других ему не больно.

Не правда, нет!
…Горящая строка
стенает, как издёрганное сердце,
лишь с тем, чтоб каждой буквой отогреться
и целым стать с фантомом мотылька.
Не кровь…
не плоть.
а голая душа,
вобравшая весь свет аквамарина —
задуманная Богом, как Марина,
на грешный мир сошла с карандаша…