мне с детства нравятся крылья птиц, глаза похожие на стекло (когда ты смотришь в моря глазниц и все никак не отыщешь дно). мне нравятся голоса зверей и трещины на весеннем льду.
апрель швыряет меня за дверь. никем не видимый, я иду.
луна в созвездии Близнецов и небо кружится, как волчок. Динь-Динь бросает пыльцу в лицо, щекочет ветер поверхность щек. моя любовь за моей спиной, летит, крылом разрезая ночь. я с детства дружен лишь с ней одной. она мне мать, и жена, и дочь. она садится мне на плечо, щекотно уху и горячо, и неподвижен ее зрачок, и льется сладостный голосок. на птичьем, ломаном языке, я отвечаю ее словам, пою о вечно живой стране, где море ластится к берегам, где солнце выплавило снега, где чище, радостней и светлей, где в небе странствуют облака, где нет ошибок и нет людей. играет музыка этих слов, танцуют звезды у пальцев ног, и по узлам подвесных дорог меня ведет ястребиный бог.
скрипят канаты, поет апрель и вместо воздуха здесь эфир, нет впереди ничего теперь, но подо мной бесконечный мир. и через час мы придем в Шанхай, а через два посетим Берлин. тепло, закатаны рукава, пальто неловко сползает вниз. опять сменяется континент, немного кружится голова, зажаты зерна в моей руке и из ладоней растет трава. кривится рот, исторгая смех, превышен мой болевой порог. и если хочешь, смотри наверх — меня ведет ястребиный бог.
и небо кружится, как волчок, луна вползает в межзвездный люфт, и расширяется мой зрачок, раздвинув кость, прорастает клюв. рубашка тотчас идет по швам, выходят перья из кожных пор. болит отчаянно голова, как будто кто-то спустил затвор. моя любовь мне вскрывает грудь, от крови пьяно и так тепло, мутит, не выдохнуть, не вдохнуть, но прорастает мое крыло. и прорастает мое крыло, по-птичьи радостно я кричу. шагая вниз с поднебесных гор, никем не видимый, я лечу.