Юности свойственно странное недоразумение, воспетое Макаревичем в одном раннем беспомощном блюзе: «Почему вы — друзья лишь во мне одном, и чужие между собой?»
Действительно, у меня было несколько друзей, которых объединял лишь я, друг к другу же они относились поверхностно и отчуждённо.
Я тоже был включён в эти игры, порой совершенно не понимая, что моего друга Х могло объединять с неким Y, глуповатым и совсем неинтересным?
Но обсуждать эти темы в моём кругу было не принято. Должно быть, именно потому, что «в эти игры» играли все.
Год от года проблема постепенно истончалась, а когда-то исчезнет и вовсе. Вместе с друзьями.

А чего же вы хотели?
Коли окна запотели,
Мир, и так едва понятен,
Вид имеет мутных пятен.

Ну, возьмите, ну, протрите,
Кто мешает? Посмотрите,
Пять минут — картинка ваша
Обратится снова в кашу.

Может, и не в окнах дело?
Может, зренье запотело?
Может, мутная слеза
Застит глупые глаза?
… показать весь текст …

Расскажи мне о своих планах.
Поведу себя весьма странно:
Я, должно быть, тем тебя озадачу,
Что, в отличие от Бога, заплачу.

Не о том, что все они зряшны,
Это, может, и нет так страшно,
А о том, что я в твоих планах
Вот ни разу упомянут не стану.

Есть слово, которое произносить нельзя
Ни в коем случае, даже шёпотом,
Ни в запале припадочном, ни куражась или дерзя,
Ни в иных раскладах, пропади оно пропадом.

Слово страшное: только попробуй, скажи,
И разом некая трещина в мироздании обнаружится:
Какие там балки, какие, мать-перемать, крепежи,
Так уж начнёт всё сыпаться, кривиться да рушиться.

Дня не пройдёт, всё будет кончено. Будь острожен.
Слово? Да кто б его знал… Знали бы — не миновать огласки.
Я о том и толкую, что ведать его негоже,
И от меня тем более не дожидайся подсказки.
… показать весь текст …

О КАКАЮЩИХ КНИГАХ

Уже довольно давно миру явлен легион книг, объединённых одним зримым обстоятельством: их названия начинаются со слова «как». В России, если я не ошибаюсь, всё началось со стомильённых тиражей Дейла Карнеги, его поделок вроде How to Stop Worrying and Start Living (я с давних пор называю сей труд «Как начать беспокоиться и перестать жить»). Мне рассказывали, что в советское время переводы этих книжек хранились в спецхранах и числились чуть ли не «сакральным знанием». Ну, да, жар…
… показать весь текст …

СОСТОЯНИЕ №

Сколько раз в моей жизни женщины, с которыми я был близок, вдруг заявляли мне: «Ах, ах, я уже говорю и думаю, как ты, это ужасно, я теряю себя, свою внутреннюю сущность, свою уникальность». Ну, далее, как по маслу, ничего оригинального — отчуждение, оставление. Разумеется, ради сохранения уникального и неповторимого.

Я в таких случаях вечно терялся: девушки, кричал я им внутренним криком, я-то тут при чём? Вы ничего не попутали, во мне ли дело? Полно лепить из меня изверга и диктатора.

После успокаивался и договаривал уже внутренним шёпотом: Вот бы мне кого-то, кто изменил бы мой образ мысли и жизни. А хрен.

Выучи это письмо наизусть, повторяй неустанно,
Ночью разбудят, скажут: «читай» — и ты прочитаешь.
Хочешь, тверди каждый час, хочешь, спонтанно.
Можешь какой-нибудь день помолчать, потом наверстаешь.

Детям своим передай, пусть вторят тебе беззаветно,
После и внукам, а что? Пригодится и внукам.
Впрочем, с них и начнётся, на них-то и станет заметно:
Нет ничего в их глазах, лишь унылая смертная скука.

Смысл утеряется, странным покажется слог,
Сущая белиберда, нездешный и выспренний пыл.
Может, когда-то это и был осмысленный монолог,
Может, когда-то и был…
… показать весь текст …

Разглядывая бесчисленные фотографии нынешних красавиц и их болезненную акцентуацию на собственных, пусть и синтетических, губах,

поминая знаменитое из «Изумрудной скрижали»: «То, что внизу, подобно тому, что вверху», невольно ужасаясь этому и боясь вообразить, что же там, внизу,

я жду — не дождусь, когда поветрие подобного рода докатится до носа.

Припухлый чувственный нос, превышающий природою данный и, разумеется, весьма убогий, раза в два-три.

Ой, только не надо возражать, дескать, что ты, это антиэстетично! Тут об эстетике и вовсе нет речи. Есть лишь навязанное извне корпоративное согласие.

Там и до ушей дойдёт. Только вот с «Изумрудной скрижалью» непонятно. Да, поди, придумают что-нибудь.

Вот Танин мячик тонет.
Нелепая потеря.
Вот поэтесса стонет,
Глазам своим не веря:

Какая незадача!
Впредь боле не спеши:
Проверь сначала мячик,
Лишь после и пиши.

Вот пожалует чёрный пудель,
Расскажешь ему о своём житии-бытии:
Дескать, путь мой тернист и труден,
Кроме того, перспективы туманны мои.

Глядя своими глазами пуговичными,
Послушает, и молча уйдёт.
Ты же чертыхаться начнёшь привычно,
Дескать, вот же я идиот,

Вот же я простота святая,
Ахти мне, а равно увы:
Пойдёт теперь и всем разболтает,
Все чёрные пудели таковы.
… показать весь текст …

«Теория руин». В ходе городских боёв целые здания очень опасны для их защитников — они могут обрушиться, сложиться, всё, что угодно. Руины тех же зданий практически неуничтожимы и дают ряд дополнительных преимуществ для их обороны. Понятно, что категория «преимущества» довольно относительна, скажем, говорить о комфорте не приходится вовсе. Но выбор между жизнью и комфортом довольно очевиден.
Невольно просится аналогия «руина здания — человек». И она довольно шаткая, но всё же что-то в ней есть. Целый, «необрушенный» человек всем хорош, до той лишь поры, пока не прилетел десяток «бетонобойных боеприпасов».
Обратись в руину — и сопротивляйся до последнего. Да я понимаю, что не хочется.

Не пугай меня циркулем, женщина,
Что я, циркулей, что ль, не видал?
Не такая уж я деревенщина
И в развитии не запоздал.

Мне знакомы и аз, буки, веди,
Вычитать я учён и слагать,
Я и глобус видал, и рейсфедер,
Коль захочешь и ими пугать.

Ты б сказала: изыди, нелюбый, —
Я бы понял, чай, не инвалид.
Что ж ты циркулем тыкаешь грубо,
Что ж ты целишься в теодолит?
… показать весь текст …

Вот, скажем, я к тебе пришёл.
Ты говоришь: «Я вас не знаю».
Мне делается нехорошо,
Я негодую и стенаю,

Недолго так и до греха,
В сознанье всё закоротило.
Тут ты смеёшься ха-ха-ха
И признаёшься: пошутила.

Я тонкость шутки признаю
И хохочу с тобой совместно,
А между делом пристаю
И прижимаюсь очень тесно.
… показать весь текст …

Заперли на ночь в комнате смеха
Люди недобрые, да и ушли.
Бродит по комнате гулкое эхо.
Корчится тьма в зазеркальной пыли.

Как вот управиться с этой бедой?
Эх, бедолага…
Утром открыли — вышел седой,
Впрочем, смеётся, и то благо.

Вот на улице холод, а дома тепло.
Отделяет одно от другого стекло.

Вот открою окно, ну и что, что зима,
И на улице вмиг потеплеет весьма,

За окном потеплеют озябшие лица:
«Молодец, ибо сказано: надо делиться».

И, зело ободрённый такой похвалой,
Я возьму кочергу и все окна долой,

И на улице сделаю лето.
Скажут люди «спасибо» за это.

Четверть века назад Кристофер Бакли опубликовал роман God is my Broker (Господь мой брокер), пародию на идиотские книжки о «саморазвитии».

Вспомнил это название и несколько переиначил его — God is my Dealer. Так уж часто в последнее время звучит слово «сделка» и его английский аналог — deal.

Слово замелькало благодаря этому картонному полуидиоту Трампу, торгашу, впавшему в старческое самолюбование. То, что он, как попугай, бесконечно повторяет «deal-deal-deal», отнюдь не значит, что в русскоязычном эфире слово «сделка» должно мельтешить с тою же частотой. Ибо оно обладает дурно пахнущей коннотацией; смотри «сговор», «махинация», «гешефт», «шахер-махер».

Так недалеко и до переименования «свадьбы» в «случку».

Когда душа устанет,
Её ты отпусти,
Пускай похулиганит,
Ну, что ей взаперти.

Пускай парит, воздушная,
Вокруг да около,
А ты сиди, бездушная,
В глазах белым-бело.

Тебе ведь тоже надо
Побыть одной в тиши,
Без вечного пригляда
Со стороны души.
… показать весь текст …