А надо бы в Париж хоть на денек…
Там, от Парижа сколько до Руана?
Не сумасшедший — мне б всего глоток
Из Сены, чтоб сказать ей: Здравствуй, Жанна…
В горсти осадок — взбаламучен ил?
Вода ведь пепел не хранит веками.
А был бы я рекою — сохранил
Твой голос эхом между берегами…
А был бы… повернул теченье вспять,
Границы времени сбивая и смывая,
И может быть, вернулся бы опять
Рекой туда, где ты еще живая.
Там рукоять меча легла в ладонь,
Обняли латы стройную фигуру…
Там, за спиной, шептал стреле огонь:
Не тронь ее — оставь мне эту дуру!
А девочка, с молитвой на устах,
Уже гнала врагов от Орлеана.
И как ее носили на руках!
И как восторженно кричали имя Жанна!
Я бы смотрел — не здесь и не сейчас,
Волною Сены прошлое листая,
Заплакал Бог, роняя дождь из глаз,
Когда кричали: Да она святая!
Святым угодникам нет места на земле,
Бог это знал, и я, конечно, тоже —
Не сталью в битве, шеей не в петле —
Смерть для святых, она страшней и строже.
Слеталось черной тучей воронье,
И кто-то первый сплюнул яд безумья —
Теперь толпа испуганно в ее Лицо, как камень, бросила — Колдунья!
Тянулись к горлу лапами измен,
Вцепившись в крылья грязными ногтями,
И предал, и не спас ее Компьен,
Задрав мосты звенящими цепями…
И ничего уже не избежать —
Палач рубаху пропитает серой.
Как страшно в девятнадцать умирать,
Хоть Жанной дАрк, хоть Орлеанской девой…
И рябью Сена вздыбится от слез,
От крика, как от первого ожога,
Сценарий казни пишется всерьез
Для всех святых — от Ангела до Бога!
Мне тоже ничего не изменить —
Дождаться, когда в воду сбросят пепел,
Спасти его тепло и сохранить
На памяти, как легок он и светел.
И жаль, что в пламя не ворваться королем —
Любимая, не бойся! Мы вдвоем…