Когда этот ветер закончит мессу и сядет, уставший, в пределе ночи, ты выйдешь из плена потертых кресел — туда, где ты слишком меня захочешь, на темную улицу преисподней — последний фонарь, перекресток, тополь, когда-то ты выбрала — быть свободной. Свобода твоя. Насладись. Попробуй. В бетонных конвертах домов желтеют чужие истории, судьбы, лица, на тротуарах танцуют тени, им просто страшно остановиться, кровавый след изможденной жертвы теперь — единственным средством связи, но он не совпал с направленьем ветра, который по городу бродит в рясе. Иди, догоняй его, падай в ноги, проси отпущения всех и сразу. Приют одиноких, больных, убогих, лишая любви, возвращает разум. И в этом безвременье, межсезонье бессильны любые попытки выжить, и гордость становится невесомой, как будто Господь ее в землю выжал. На мокрой траве остаются слепки, Мефисто ворчит, выключает звезды. Держись за слова. Обреченно. Крепко. Держись за пропахший латынью воздух, за бархат портьеры, столетней пылью пропитанный глубже, чем души — болью, ad aras — те, кто о них забыли, когда владели свободой воли. Теперь осталась молитва — имя, глухое Amen в ночной прохладе, когда мы выбрали стать другими, наш рай, как водится, был украден, и есть ли способ исправить это, заполнить в древней скрижали прочерк?..
Ты будешь вечно молиться ветру.
Ты невозможно меня захочешь.
*aras — у алтарей