ты наступаешь на тонкий весенний лед и с головой — в депрессивное половодье. все говорят тебе, мол, выше нос! пройдет! ты улыбаешься.

кажется, не проходит.

ты вдруг становишься сам себе враг и Бог, сам себе агнец, смотрящий с немым укором. льдины плывут или тают у берегов, все заполняет бескрайность речных просторов. эта вода холоднее твоей души, но бархатисто она обжигает горло и принимается шарфом из льда душить. как молоком ты с младенчества ею вскормлен: черная жидкость, иссохшая на губах, — самый прекрасный и действенный яд на свете.
ты, столько лет выбирающий жить впотьмах, так до сих пор, очевидно, и не заметил, как в этой тьме прорастало гнилым зерном всё, что так тщательно пряталось и скрывалось.

сердце стучит, как взбесившийся метроном,
чувство вины переходит в тупую жалость.

но ты впитал в себя ненависть, злость и боль, не соблазнившись продажной улыбкой улиц. как равнодушно меж легких свистит гобой! как сладострастно зовут в пистолете пули! взять бы обойму да выстрелить наповал. так, чтобы утром мозги отчищали с пола, но, продолжая на случаи уповать, ты упускаешь свой выстрел на грани фола.
и все вокруг начинает гореть огнём. реки воды вдруг становятся алой лавой. это тебе не какой-нибудь Рагнарёк, это — Помпеи, погибшие под вулканом. дым с пепелищ разъедает тебе глаза, и из-за слез здесь совсем ни черта не видно. самое время ударить по тормозам и на мгновенье прикинуться безобидным.

но, как бывает, дорога ведет до пекла, а ни к чему совершенному не приводит, ведь твоя ненависть выросла и окрепла, ведь твои нервы все время теперь на взводе. так и живешь, переломанный и разбитый, сам изнутри себя с нежностью искалечив. на покрывале чернильной земной орбиты звезды горят миллиардами тусклых свечек, небо усталое спит на прохладной суше, снять позабыв свой венок из восьми планет. ты говоришь себе: в будущем будет лучше.

время проходит.
а будущего все нет.