Ноябрь приходит снова, чтоб мне заменить весну. Мы, кажется, с ним знакомы, да только не в этом суть. Ноябрь кидает листья, как россыпь златых монет. Я вижу размытость истин, ведущих меня к весне, и блеклая рябь на лужах скрывается в корке льда. Слова мои — горсть жемчужин, да некому их отдать: стучат где-то в горле гулко и светятся в темноте. Ноябрь по переулкам проносит штандарт смертей.
Весну не допустят в город, ведь в городе правлю я. По нашим простым законам положено расстрелять любую частичку солнца, блестевшую на снегу. Ноябрь рычит и рвётся, почуяв весенний гул. Держу его на предплечьях с заката и до зари. Когда наступает вечер, устало иду курить. Ноябрь лежит на троне и мантией ждет меня. Никто не посмеет тронуть присутствие Ноября. Мой замок давно закован и в дерево, и в бетон. Блуждаю по коридорам, пытаясь найти балкон. Здесь где-то он точно будет, мы все-таки не в тюрьме. На следующей секунде я вдруг замечаю дверь. Толкнуть, отворить и выйти. И накрепко сжать кулак. Все дело в моем инстинкте: тут что-то идёт не так. Но, видимо, слишком поздно: я в клетке горячих рук. Март бледен и несерьезен. «Привет, — говорит, — Мой друг. Ты, видно, меня заждался, ну вот он, ну вот он я. Все держится на балансе: кому распивать коньяк, кому-то курить сигары, кому умирать весной. Я слабость, и я же ярость, а ты — меркантильный сноб.»
Я вздрагиваю всем телом: Март резко вонзает нож. Из ран моих бьёт сиеной кровавый горячий дождь; весна проникает внутрь и жжёт золотым лучом. Я, кажется, все напутал, мне б сплюнуть через плечо. Неужто в моих законах всевластие Ноября? Отныне таких знакомых попробую избегать.
Вот взгляд опускаю ниже и вижу в груди дыру. С такой же герои книжек обычно идут ко дну. Но здесь не обычный случай, а значит, пора рискнуть. Мне отдана эта участь — в себе возродить весну.
Я знаю, что я способен. Я Цезарь, и я же Брут.
Подснежники между рёбер, хоть медленно, но растут.