Тюрьма — снаружи. И тюрьма — внутри
(Тюрьма внутри, конечно же, — страшнее).
Попытка раз. Потом — 02, 03…
И ты в тюрьме:
Бессилен суд в Женеве.
Наступит срок, и мы сбежим вдвоём,
Не взяв «тушёнки"*, из тюремной зоны,
И пусть друзья в игольный окоём
Суют верблюжью тушу горизонта.
Закрыто небо на стальной засов.
В тумане тает ситцевая пристань…
И шепчешь ты:
«Нас ждёт свободный Львов»,
Но Львов — мираж.
И даже Питер — призрак.
Пространства нет. Пространство истекло.
Сгорает век на баррикадных шинах.
Топча бинтами мягкое стекло,
На костылях гопак танцует Шива.
Домашней кухней пахнет Интернет,
Где в чате «троллит» бабушку ботаник.
Европы — нет.
России — тоже нет.
Студент воюет, дочитав Батая.
А где-то там, в тридцатых Соловках,
Пшеничным льдом елозя по веригам,
Другой повстанец, еретик и маг,
Сквозь даль времён
Читает наши книги.
Василий Стус — давно не побратим
Крутому постмодерному поэту.
Но снег летит…
И мы, как снег, летим!
Полёт наш — миф: на самом деле — это
К рабу, что болен внутренней тюрьмой,
Летит стремглав,
Как суицидник школьник,
Как «на деревню» Чехову письмо,
Хрустальный Ангел с Лаврской колокольни.