Он говорит:
- Вырубаем логику…
наблюдаем за падре в кровавой шапочке…
в тёмных очках… с сигареткой тоненькой… редкий урод, но такая лапочка…
На стене распятие Буратино, а за ширмой чел с обгорелой жопой
оглашает весело список длинный / хорошо, что делает это шёпотом /
не дай Бог услышат мирные прихожане - они ведь тут же обмочат памперсы.
Этот южанин с тремя ножами пришёл не на исповедь, а просто спрятаться.
Кстати, у парня есть клёвый ноут - падре сей факт безусловно радует…
Думает: «Из-за стиха проходного он не пойдёт куролесить, правда ведь?»
Будет сидеть и насиловать клаву, кнопочки юзать / отнюдь не женщину / -
ради его виртуальной славы бабы кончают словами «не режь меня!»
Снято… довольно!
двумя затяжками мэтр обозначил свое презрение к знатной актрисе с крутыми ляжками,
к жопе южанина… но тем не менее… снова мотор! и в десятом дубле
исповедь стала звучать уверенней…
Мэтр выдыхает чуть слышно «фу б@я!» - / не наказуемо… он же беременный! /
носит годами под сердцем грешников, после рожает при свете рампы,
в угол ферзя загоняя пешками, смачно стебётся над римским папой… и…
словно глумливый тупой подросток мочится в кадре на Муссолини.
Что за бредятина?
Нет, всё просто — в свете Евангелий от Феллини.
Тот добродетелен. Месть священна… Люди в сутанах проходят кастинг,
где-то за дверью гудят сирены под мельтешение чёрных свастик.
Пользуясь общею суматохой, гей закулисно вставляет гею…
В кладке кирпичной звенят пустоты входом в секретное подземелье.
Не отворяй без нужды запоры. Там, в глубине, сохранились фрески
старых, укрытых землёй соборов. В нашем чистилище им не место…
Тщетно взывать! И рука фашиста жадно вскрывает ларец Пандоры —
пусть на иконах исчезнут лица, съедены заживо кислородом.
Снято!
Даёшь первородный хаос!
Бодрое шествие проституток —
чтоб обыватели матюгались и потеряли вконец рассудок.
У Федерико особый принцип — каждому дать насосаться вволю.
Капитолийская суть волчицы: всем по соску, но по доброй воле.
В кадре кричат:
«…осторожней… клитор… да…языком…и ещё нежнее…»
Падре с досадой читает титры… и об утраченном сожалеет…
Но вспоминает, что там за ширмой, грубый южанин с прожженным задом…
Он его грузит:
- Давай, пиши, мол… только жестокостей нам не надо…
Ибо насилие в фильме — нонсенс — бред для старух, что смакуют порно.
Слушай, сынок, обретёшь свой Голос,
…выблюй его, не испачкав морды.
Пьяным твори. Редактируй трезвым… — так завещал незабвенный Байрон,
чтоб не исчезли случайно фрески в самом глубоком души подвале.
Рим не бомби — пощади руины — шарм Колизея в старинных шрамах —
он никогда не подставит спину новым чудовищам и кошмарам…
Прошлое живо в пустых глазницах и в безголовости манекенов —
надо же чем-то кормить туристов, созданных Господом Барби с Кеном.
- Всё на сегодня… вали, приятель… — падре устало поправил чепчик…
И Буратино мигнул с распятья / пусть деревянный, но человечек…/