Наша встреча была совершенно случайной. Я мгновенно очаровался ею, едва лишь увидел. У нее было непривычное и редкое у нас имя, но то был тот редкий случай, когда имя полностью подходит человеку, отображает его внутреннюю сущность. Действительно, она никак не могла быть ни Леной, ни Аллой, ни Олей. ни Светой, — у нее могло быть только необычное имя, она могла быть только Кариной.
Она была блондинкой, ее тончайшие светлые волосы, прямые и вдруг закручивающиеся на концах в очаровательные витушки, были подобны золотинкам высшей пробы, лучикам весеннего утреннего солнца. Если бы дан мне был талант ювелира, из таких вот ниточек я сплел бы красивую ажурную корону, достойную только сказочных фей, единственное, что я привнес бы от себя- украсил бы те прелестные витушки крошечными самоцветами, играющими при каждом блике света.
Сначала она дичилась меня, но не потому, что характер ее был необщительный- она не была холодной, как снежная Королева, — наоборот, ее прелесть была теплой и солнечной, просто она не доверяла незнакомому. Я держал фотоальбом, она переворачивала страницы своими нежными пальчиками, вновь и вновь возвращаясь к особо любимым ею моментам, объясняла мне, кто есть кто, и где все это было. Я не мог сдерживать себя, сначала слегка касался пальцами ее ладошки, переходя от якобы случайных касаний к намеренным поглаживаниям, пока совсем не овладел ее ручкой. Ее крохотная ладошка с растопыренными пальчиками, напоминающая маленькую звездочку, крохотные ноготки истинного перламутра, полностью скрылись в моей руке, я любовался ее прелестным личиком, крохотными ушками, видел, когда она говорила, как блестят белейшей чистоты крохотные ровные зубки.
Мы были чересчур разными, я был толст, она стройна, я был большим, она- крохой. я был темен, она светла, мои ладони судьба уже изрезала глубокими неизгладимыми бороздами, ее ладошки были девственно чисты. Она знала слова, которых не знал я, она называла вещи, явления, людей иначе, чем я, да и иначе, чем мы все. Ее мир был не таким, как наш, я знал о нем, но совсем забыл, но он существовал параллельно с нашим- более чистый, невинный, справедливый; мы могли его коснуться, но остаться там нам было не дано.
…Потом была уже ночь, и мы ехали к ней домой. Она уснула, усталая, и я вез ее, держа на руках, прижимал к себе, как никого и никогда в жизни. Ее светлая головка удобно устроилась у меня на груди. Она спала сладко, крепко и безмятежно, изредка посапывая, но даже это она делала прелестно. Вряд ли делая это сознательно, она обхватила меня своими пухлыми ручками, я чувствовал, как она шевелится, устраиваясь поудобнее. В раскрытое окно машины иногда врывался ветер с улицы, и капли косого дождя долетали до нас. Я боялся, что ее продует, крепче прижимал к себе, отдавая ей свое тепло.
Если бы мог, я полностью окружил бы ее собой- от ветра, холода, темноты. На личике ее проступали капельки пота, я подбирал их касанием губ, я целовал ее спящую головку.
В те недолгие моменты близости, я почувствовал в себе что-то новое, чего и сам раньше не знал; я не смог бы точно выразить те чувства словами, но знал, что буду помнить о них всю жизнь. Это было легкое веяние маленького чуда. Я не мог оставаться с нею больше,
она должна была быть с другими людьми, но был благодарен тем минутам нашего соприкосновения- ее сну на моем плече, капелькам ее пота от моего тепла, ее наивным рассказам. За минуты такого счастья не жалко было отдать и десять лет жизни…
… У нее было непривычное и редкое у нас имя. Но она никак не могла быть ни Леной, ни Аллой, ни Олей. ни Светой- она могла быть только Кариной. Ее звали Карина, ей было полтора года.