Поедем на ярмарку, Кэти!
Куплю тебе бусы, дружок,
И ленты зеленого цвета,
И легкий как облачко шелк.
Поедем на старой повозке —
Шиповник, шалфей, розмарин.
Надену рубашку в полоску,
Надену берет — посмотри!
Не нужно мне шелка, Маккензи,
И ленты твои не нужны.
Ты с леди на озеро ездил
И спал с ней, не чуя вины.
Потише, ревнивая Кэти,
Я ей лишь ослабил корсет
И высказал честно — на свете
Милей моей девушки нет.
Не нужно мне бусы, Маккензи,
Оставь для красавицы шелк.
Плясуньей из пейви ты грезил
И с нею кружиться пошел.
Потише, любимая Кэти,
Ревнуешь ты к каждой метле.
Цыганку я в Ярмуте встретил,
Но ты мне, бесспорно, милей.
Оставь свои враки, Маккензи,
Ты сиду в Холмах отыскал,
Играл ей чудесные песни,
И нежные кудри ласкал,
И плел ей венки как мальчишка —
Тимьян, бересклет, зверобой…
Ах, Кэти, послушай, малышка,
Прости, я не буду с тобой.
Я вспомнил огни звездопада
И вереска хрупкий ковер.
Ее поцелуев отраду,
Ее ожерелий узор…
Купи себе ленты и шали,
Повозку возьми и коня,
Прости, дорогая, едва ли
Еще раз ты встретишь меня.
Осталась на пустоши Кэти —
Терновник, сирень, бузина.
Трепал ее волосы ветер,
Шептал: ты сегодня одна.
Маккензи убрел к побережью,
Волнам на волынке играл.
Он был, без сомнения, грешен,
Но сиде ни разу не врал.
Он помнил лиловые очи,
Фиалковый запах волос.
Горячие зимние ночи
И счастье, что ветер унес.
Холмы затянуло туманом,
Крапива, лопух, лебеда.
…Бывают, любимая, раны,
Что не заживут никогда.