Как я потерял невинность!
В далекой молодости, будучи сильным, глупым и наивным, строил я дачу.
Сила была немерянная, дурость была немыслимая.
Мешки с цементом, кирпичи, балки, столбы бетонные, бревна и прочее таскал на себе, не соблюдая правил личной безопасности.
В итоге в конце строительного сезона стал ощущать некоторое неудобство в правом боку. При попытке что-либо поднять, положить и даже при кашле с чиханием внизу живота что-то кололо. Сначала терпимо, а потом ощутимо. Надежды на то, что само пройдет, не оправдались и, поздней осенью, снедаемый мрачными мыслями — не дай Бог, рак какой-нибудь, пошел я к хирургу.
Прием вёл черный, горбоносый, волосатый армянин.
— На что жалуемся?
— Да вот, здесь тянет…
— Дачник?
— А как же!
— Ясно. Осень наступила, потянулись дачники с грыжами…
— ???
— Снимай штаны!
В голову закрались мрачные мысли — про армян и их сексуальные наклонности много говорили такого, чего на себе мне испытать не хотелось категорически. Успокоив себя тем, что доктор, хотя и армянин, но клятву Гиппократа давал, я разделся.

Доктор поманил меня к себе и жестким медицинским пальцем вонзился мне в такое место, о наличии которого я и не подозревал — сбоку и внутри, на самом верху ноги, там, где нога кончается и начинается совсем другая часть тела, оказывается, есть отверстие, закрытое кожей и мясом, и он знал про него! Его палец залез через кожу внутрь меня снизу и что-то там поковырял…
На кушетку, на правый бок, колени согни! — продолжал командовать мне Эскулап.
Я послушно примостился на узенькой и коротенькой кушеточке, застеленной клеёнкой. …
Лег на бок, согнул колени и вот тут все и случилось — железный докторский палец проник в меня сзади и начал там что-то ощупывать… В этот момент я понял до конца страх девушек перед потерей невинности… Всё, я больше не девушка!
Доктор, удовлетворив своё любопытство, вытащил палец, снял перчатки и разрешил мне одеться, одновременно выписывая мне направление в госпиталь на операцию.
— Так что со мной? — решил все же узнать я.
— Что, что… Паховая грыжа, вот что! Не бойся — зашьют брюшину, лучше новой будет!
Я. поруганный и обесчещенный, испытывая болезненные и непривычные ощущения в заднице, вызванные грубым и бесцеремонным в неё проникновением докторского пальца, вернулся домой, на следующий день собрал вещички и поехал в госпиталь.
Там меня встретили, помыли, выдали белые кальсоны с завязочками, белую рубаху, пижаму 48 размера, 2 роста (мой размер — 52, 5-й рост), тапочки 36 размера (у меня 45-й) и поместили в палату, где уже ожидали своей участи еще трое горемык.
На следующий день я сдал массу анализов, местная докторица еще раз потыкала меня пальцем в те же места — это было приятнее, но стыднее…
Я разгуливал по коридорам, как второгодник-переросток в старой школьной форме — из рукавов пижамы торчали рукава белой рубашки, как тридцатисантиметровые манжеты, а из коротеньких штанин пижамных брюк торчали мои голые, волосатые ноги в белых кальсонах, штрипки которых я завязал в кокетливый бантик. На ногах, вернее, на пальцах ног, были нацеплены растоптанные шлёпки 36 размера.
А вечером третьего дня меня пригласила зайти симпатичная сестричка, к которой я и сам намеревался попозже ночью наведаться, но помещение было неподходящее — кафельный пол и стены, кушетка, застеленная клеёнкой и посредине — унитаз… Да и название у комнаты было «Клистирная»…
Смирившись со своей участью, я позволил нежным девичьим рукам воткнуть в многострадальную свою жопу штуцер и внутрь меня полилась холодная вода из трехлитровой банки. Клизму в последний раз мне делали в далёком детстве, с тех пор ощущения и впечатления как-то стерлись…
Едва холодная вода залилась в меня, как тут же запросилась обратно, и несмотря на уговоры сестрички потерпеть, я опрометью бросился на спасительный унитаз и вылил воду из организма. Девушка заполняла какую-то форму рядом со мной…
Впервые в жизни я делал это в присутствии дамы. Ни о каком ночном свидании теперь уже не могло быть и речи.
Наутро пришел с каталкой медбрат, велел мне раздеться догола и лечь на неё. Я попытался предложить самостоятельно добраться до операционной, но он отрезал «Не положено!», накрыл меня простынёй и повёз.
Госпиталь — довольно сложное сооружение, мы спустились на лифте сначала вниз, в подвал, потом он долго вёз меня по мрачным тоннелям, где мне вспомнился медицинский анекдот: «Куда вы меня везёте? — В морг! — Так я живой! — Доктор сказал — в морг, значит в морг!». Потом мы опять поднялись на лифте наверх и в холодном стеклянном коридоре меня оставили ждать своей участи.
Напомню, дело было поздней осенью, в ноябре, кое-где уже лежал снег. В коридоре стоял жуткий холод, изо рта у меня шел пар и через 10 минут меня уже бил холодный озноб. Я лежал и дрожал от холода, а за мной все не шли…
Медбрат, привезший меня, выкатил из двери другую каталку, на которой лежало неподвижное тело, прикрытое простыней с головой… Это не обнадёживало…
Наконец, появилась молодая медсестра и покатила меня в операционную.
Я перебрался на стол, сестра поругала меня, что я плохо побрил живот и внизу и стала исправлять недостатки. Я уже ничему не удивлялся.
Пришел врач, спросил, где грыжа, я показал правый бок, он приказал ассистентке готовить моё тело. Меня чем-то смазали, потом укололи, потом отгородили мою голову от остального тела ширмой и пошли хирургические разговоры: «Скальпель, тампон, зажим, спирт, ещё спирт, огурец…» За ширмой что-то трещало и, услышав слова: «Вот здесь коагулятором», я понял, что меня уже режут, хотя я ничего и не чувствовал.
Время от времени доктор чем-то откидывал в сторону мешавшее ему моё мужское достоинство, хотя от волнения и после получасового лежания на холоде, достоинством это назвать было опрометчиво…
Я был в сознании, мне было не больно, я принялся разглядывать окружающую обстановку и ничего интересного не обнаружил, кроме круглой, туго обтянутой халатиком попки медсестрички, вертевшейся прямо перед глазами слева.
Мне ужасно захотелось её ущипнуть или шлепнуть, тем более что я не знал, куда деть руки, но побоялся — операция шла в опасной близости от моего дружка и я решил не рисковать — вдруг отрежут что-нибудь не то.
Между тем хирург обратился ко мне: «Вы спортсмен?» — «Ну, не то, чтобы очень… В молодости занимался… А что?» — «Одно удовольствие Вас резать — одни мышцы. Только что одну даму оперировал, так там пока сквозь жир прорвался… А у Вас — красота!» — «Спасибо!», — вежливо поблагодарил я, но было приятно…
Между тем, я почувствовал какое-то копошение внутри себя. Раз уж он меня спрашивал, то и я могу, наверное, решил я про себя, и спросил: «А чего вы там сейчас делаете?»" - «Да зашиваю грыжу Вашу», — ответил словоохотливый доктор, — «Скоро конец!» — «Как конец! Какой конец!» — всполошился я. «Операции конец, а не Вам», — успокоил он.
Меня зашили, положили на каталку и той же дорогой доставили в палату, где мои коллеги-грыжане сразу забросали вопросами — Как? Что? Где? и т. д.
«Сами скоро узнаете!», — сказал я и заснул.
Назавтра наступил и их черёд — по одному их отвозили и привозили и к вечеру все были разрезаны и зашиты.
На третий день началось срастание плоти, причинявшее не сильную, но острую боль. Любое движение было связано с болью. Каждое продумывалось предварительно, как фигуры высшего пилотажа в исполнении «Русских витязей»
Мы старались поменьше двигаться, но фишка была в том, что непроизвольно вспоминались смешные анекдоты и возникало непреодолимое желание его рассказать.
Анекдот все же рассказывался, мы ржали, зажимая раны руками, но это не помогало — было больно! Едва успокоившись, анекдот вспоминал сосед и повторялось все сначала.
Мы ржали целый день, потом весь следующий. Никогда больше в жизни я не выслушивал и не рассказывал такое количество смешных анекдотов.
Через положенное время меня выписали, я осторожно добрался до дома, купив по дороге водки, и напился в одиночку.