По субботам давали обед, украшенный каким-нибудь десертом. За столиком у окна сидели четверо: трое мужчин и женщина. Все люди приличные, интеллигентные, умеющие отличить картофельное пюре от картофельной же запеканки. Они бы и сегодня это сделали, но в Доме закончилась картошка и к столу подавали макароны по-флотски. История утверждает, что блюдо было придумано флотским поваром — коком, у которого на довольствии стояло три десятка матросов, а из собственно довольствия, оставался мешок макарон и неутешительных размеров кусок вареной говядины из вчерашнего борща. Рецепт, пришедший повару в голову, был крайне прост и, как все простое, гениален: макароны отварить, мясо искрошить до состояния невесомости и смешать оба компонента. Сытно, вкусно, дешево. Обидно только, что блюдо назвали не в честь сочинившего его кока, а в честь морского флота. Или речного. Об этом история умалчивает.
К сегодняшним макаронам были поданы ложки, так как вилки — это колющие предметы, а всё колюще-режущее в Доме было упразднено, согласно правилам техники безопасности. Есть макароны ложками — все равно, что носить воду решетом. Поэтому за другими столами их ели как узбеки едят плов — руками.
Но за столиком у окна все было чинно-благородно. Николай Николаевич, или Никник, сначала резал макаронину ложкой пополам, потом — еще раз, потом нарезал получившиеся отрезки на мелкие кольца, а уж после этого сгребал их в ложку и вкушал неторопливо и с удовольствием. Павел Павлович, Палыч или Палач, бывший специалист по Японии, ловко орудовал двумя ложками, как японцы — деревянными палочками. Вторую ложку ему отдала Ирина Сергеевна, Ирусик. Она считала макароны нездоровой пищей и потому сразу приступила к десерту. На сладкое нынче были компот из сухофруктов и печенье «К чаю». Компот, хоть и из сухих, но все же фруктов, был признан Ирусиком здоровой пищей, и потому допущен к проникновению в Ирусиков организм. Она мелко крошила печенье на сухой узкой ладони, и потом клевала его, словно птичка, запивая полезным компотом. Семен Афанасьевич, Сёма, имеющий слабое зрение, подносил тарелку с макаронами близко к лицу, подцеплял макаронину ложкой, прихватывал ее за кончик губами и бесшумно втягивал в рот, где тщательно пережевывал беззубыми деснами.
Все четверо были давними постояльцами Дома для престарелых, куда мужчин пристроили дети, а Ирусик — пристроилась сама. Сколько ей было лет — бог весть, дама об этом не распространялась. Она была хрупкой, изящной, слегка поблекшей, похожей на французскую моль. То есть, на француженку и на моль одновременно. Трое мужчин были в нее влюблены — тайно и явно. Без соперничества, вздохов на скамейке и прогулок при луне. И без претензий на что бы то ни было. Ирусик же была с ними ровна и приветлива, даря сердечное тепло всем троим.
После обеда полагалась прогулка в старом парке. Престарелый парк для престарелых — легко шутила Ирусик. Четверка встала из-за стола, Сема с Палычем нежно подхватили Ирусика под локотки, Никник шел сзади, держа наготове теплый плед, чтобы в случае необходимости незамедлительно накинуть его на тонкие плечи. И они, словно маленькая планета и кружащие вокруг нее спутники, покинули столовую.
— Совсем сбрендило старичье — засмеялась им вслед кухонная работница Танечка. Ей недавно исполнилось девятнадцать, она была обладательницей пышной груди и пользовалась большим успехом у мужчин. Всё говорило Танечке о том, что она никогда не состарится.