И на пороге ноября колдуньи расплетают косы. Снега — то мухи, то стрекозы — роятся возле фонаря. Моста ломается рука, назначив цель недостижимой. Скрывая истину за ширмой, неторопливы облака. Превозмогает чей-то сон рубеж оконного проёма. За дверью — маленькая Дрёма и стол на несколько персон. С неслышной музыкой двора переплетаясь голосами, идут, бравируя басами, волшебных сказок мастера, которым боль невмоготу в пространстве этом оголтелом. Смеётся Дрёма, первым делом поставив чайник на плиту. Варенье, сушки, леденцы от лучших в мире кулинаров, блины с проспекта Коммунаров, безе с цитатой Лао Цзы (вообще-то парень был толков). Садятся маги. Чин по чину включают лампу, жгут лучину и призывают светлячков.
А накануне молодых, пока стеснительных морозов еще не время для расспросов, уже настроены лады на совершенно дивный лад тепла, мурчания, покоя. Вот зонтик старого Лукойе, вот джинна плюшевый халат, вот остолопы-сыновья несут отцу живой водицы. Любая сказка пригодится. Одна, естественно, твоя, где ветры тучи теребят, где между нами, строчек между всегда последняя надежда, всегда надежда на тебя. Ты тоже чувствуешь — тиха и депрессивно-постоянна грустит Царевна-Несмеяна, ждёт дорогого жениха, а он жар-птицево перо везёт в ее высокий терем. Наш мир практически потерян, он серый пасмурный перрон. Такое кажется, и пусть. Такое может показаться, но Хемуль Мартовскому Зайцу читает звёзды наизусть.