…Ну, скажите мине за бесплатно, это шо за бабские замашки на старости лет?
Таки, решила выпендриться перед Феликсом и посчитала неудобным идти рядом с ним с прекрасной ляжкой в руках?

Женщина нервно расхаживала по кухне.
Не купив на рынке баранины, она осталась без вожделенного плова.

От расстройства Сара затеяла молочный суп.
Она его не очень любила и сейчас готовила жидкое исключительно в качестве наказания для себя любимой.

К счастью, она вспомнила за Казимира и отвлеклась от грустных мыслей, связанных с Феликсом и пловом.

Лицо Сары стало заметнее суровее.
И как он только посмел обозвать её охотницей за мужчинами?!
Холера лысая!

В следующее мгновение губы женщины растянулись в счастливой улыбке.
Шо-то, я давно птичек не кормила…

На всякий случай выглянула в кухонное окно.
Удостоверившись, что соседа нет, женщина набрала полный карман семечек и направилась на балкон.

…Казимир возвращался с кладбища сильно не в настроении — усталый, спарившийся от жары и немного нервный.

Ему было неловко от того, что приехав на могилу к Иде и, положив ей на холмик подарочную коробочку с пирожным, он не прекращал думать о Саре и её выпендрёжном Феликсе.

Казимир надеялся, что если посидит немного в кладбищенской оградке, выкурит парочку сигарет и поговорит с женой, то успокоится.

Однако, никакие разговоры с Идой ему не помогли, на душе всё равно было неуютно.

Вернувшись домой Казимир принял душ, переоделся в чистое и вышел на балкон покурить.
Он решил немного передохнуть, а потом поехать в клинику навестить Катьку.

По привычке глянул на балкон соседки и его мысли снова потекли в сторону Сары.

Казимир знал её целую прорву лет, но никогда не видел такой сияющей, какой она была в кафе с Феликсом.
Даже, когда был жив её Моисей, упокой Господи его душу!

Прошло почти сорок лет с тех пор, как они семьями по-соседски поселились в пятиэтажке — Сара и Моисей всегда были вместе.
И откуда он только взялся, этот Феликс!

В желудке противно заурчало.
Казимир вспомнил, что с утра во рту крошки не держал.
Он зашел обратно к себе в комнату и направился на кухню.

Пока в микроволновке разогревался борщ, мужчина заварил в кружке пакетик чая и, потянувшись за чайной ложечкой, машинально глянул в распахнутое окно.

От удивления открыл рот:

— Кардаааанный вал Шахерезады…

На балконе тусовались голуби.

Стадо пернатых обжор суетилось, мигрировало и билось за что-то, рассыпанное на широких деревянных перилах.

В сердцах бросив ложку на стол, Казимир выскочил на балкон и замахал руками, пытаясь разогнать птиц.

Голуби отлетали не далее, чем на метр и снова возвращались за семечками, щедро насыпанными чьей-то пакостливой рукой.

Казимир схватив веник, хранившийся на балконе и размахивая им, начал с удвоенной силой прогонять ненавистных птиц:

— Пошли вон с моего балкона!

Как только голуби снимались с места, он тут же сметал семечки, с отвращением размазывая десятки склизких желтоватых куч, оставленных птицами.

От возмущения у Казимира перехватило горло и он прокричал тонким фальцетом:

— Сара!

Соседка тут же появилась на балконе и спросила елейным голосом:

— Шо?

— Ви меня ещё спрашивает, шо? Эти птицы обгадили мой балкон! А ви, конечно же, рядом с ними ни за что не стояли?!

Сара сочувственно всплеснула руками и покачала головой:

— К вам снова птички прилетели? Ну, надо же…

Казимир погрозил ей веником:

— Сара! Ви у меня, таки, допроситесь! Однажды я похороню ваш балкон под слоем птичьего дерьма, как тот Везувий Помпею!

— А я здесь причём? Они сами к вам летят…

Женщина пожала плечами и ушла с балкона.

Казимир вздохнул и пошел в ванную за водой, чтобы вымыть загаженный подоконник. Когда он закончил уборку и вернулся на кухню, желание обедать пропало начисто.

Казимир переоделся в уличную одежду, взял небольшую кожаную сумочку в которой хранил документы на машину и вышел из дома.
Как только он открыл дверцу старенького «Москвича», сверху раздался голос Сары:

— Казимир, это ви куда собрались? Не к Катюше, случайно?

Мужчина задрал голову кверху и молча посмотрел на соседку.
Пока он размышлял сказать Саре правду или нет, она исчезла с балкона.

Казимир сел в автомобиль, захлопнул дверь машины и завел двигатель.
Собравшись двинуться с места, в раздражении ударил рукой по рулю — белёсые голубиные лепешки густо облепили лобовое стекло «Москвича».

Казимир решил плюнуть на грязь и поехать как есть, но потом понял, что весь путь до ветклиники будет раздражаться и отвлекаться от дороги.

Он вышел из машины, достал из багажника тряпицу и пятилитровую бутылку с водой, которую возил на всякий случай, намочил ветошь и начал отмывать лобовое окно.

-Та шо б, вам кошки все перья повыщипывали! Та шо б, ви подавились теми семечками, которые вам сыплет эта ведьма!

Стоя к подъезду в пол оборота, он не увидел, что Сара уже вышла из дома и теперь стоит у него за спиной.
Женщина цокнула языком:

— Сосед, о какой ведьме вы рассказываете птичкам, которые вас не слышат, а я, таки, да?!

Казимир дернул задом от неожиданности.

— Тьфу на вас, Сара Залмановна! Шо ви так тихо подходите, шо можете сделать мине инфаркт!

— А ви не боитесь за инфаркт, Казимир Исаакович! Чистая совесть — залог здоровья! У вас же чистая совесть и ви не говорите гадостей за хороших людей у них за спиной? Или мине показалось?

Сара присела на лавочку рядом, прикурила сигаретку и, выпустив дым, заметила:

— А я слышала за то, шо птичьи какашки — к деньгам. А вам вона сколько навалили… Повезло вам, сосед…

Казимир прищурился:

— Сара, та нашкебите себе этого дерьма полную сумку, мине не жалко! Лопатку дать?

Женщина фыркнула:

— Я таки, вас в последний раз спрашиваю, ви собрались к Катюше?

Казимир показательно молчал, стирая последние белые лепёшки.
Сара удовлетворенно кивнула, поднялась с лавочки, подошла к машине, открыла дверь и пристроила себя на переднем сидении.

Мужчина с любопытством посмотрел на неё сквозь стекло.

— Это ви куда собрались, женщина?

— Я к Катюше. А ви шо за себя решили? Поедете со мной или как?

Казимир выругался себе под нос, выкинул вонючую тряпицу в урну, открыл дверцу и сел за руль.
Спустя четверть часа они уже были в клинике «Айболит».
Администратор предложила им присесть и подождать, пока их врач освободится.

Совсем скоро к ним вышел уже знакомый молодой доктор.

— Здравствуйте! Хочу вас порадовать, анализы у вашего щенка почти в норме, патологий на УЗИ не обнаружено. Низкий гемоглобин, немного выше нормы лейкоциты, но это не фатально. Мы поставили ей капельницу, обработали от паразитов, дали глистогонное, очистили ушки. Думаю, что завтра вы сможете забрать девочку домой. Щенок вполне жизнеспособен. Если будете кормить малышку тем кормом, который мы вам назначим и купите ей витамины, то она быстро пойдёт на поправку и наберет вес.

Казимир с Сарой с готовностью кивнули:

— Мы будем!

Доктор продолжил:

— Ей сейчас примерно месяца полтора, поэтому давайте встретимся через две-три недели и если состояние щенка будет удовлетворительным, поставим ей первые прививки. Вы согласны?

Старики снова синхронно кивнули:

— Согласны!

Врач с усмешкой посмотрела на колоритную парочку:

— Хотите увидеть вашего песика?

Сара улыбнулась:

— Ну, конечно!

Врач кивнул в сторону своего кабинета:

— Тогда проходите ко мне…

Спустя пять минут девушка принесла Катьку.

Она опустила щенка на пол кабинета и вышла, а Катюша начала осторожно обследовать помещение, принюхиваясь сначала к полу, потом к ножкам стула, на котором сидел Казимир, затем к его ногам.

Покрутившись немного около мужчины, Катюша направилась к Саре, сидящей на диванчике.
Аккуратно придерживала худое кудрявое тельце за бока, Сара подняла щеночка к себе на колени.

Катюша сидела, не отводя от Сары внимательных темных глаз.
Затем осмелела, поставила передние лапки ей на грудь и потянулась мордочкой к лицу женщины.

Казимир поднялся со стула, подошел к соседке и аккуратно забрал у неё щенка.

— Она моя…

Некоторое время он держал Катюшу прямо перед собой на слегка вытянутых руках.
Затем осторожно прижал её к себе и зарылся носом в кудрявую черную шерсть:

— Она щеночком пахнет…

Его лицо стало по детски беззащитным и одновременно счастливым.
Казимир повернулся к доктору и спросил чуть осевшим голосом:

— А можно её забрать домой сегодня?

И в этот момент розовый язычок Катюши коснулся небритого подбородка мужчины, а затем дотянулся до его носа.
Казимир зажмурился от неожиданности и с нежностью погладил щенка по голове.

Доктор пожал плечами:

— А почему бы и нет. Если будете выполнять все наши рекомендации, то ваша Катя быстро выправится!

Сара приподнялась с диванчика:

— А шо ей сейчас нужно купить для жизни?

— Корм и витамины вы можете купить у нас, а вот лежанку, миски для еды и игрушки — это в зоомагазинах. Пеленки на первое время можете купить в любой аптеке.

Сара приподняла бровь:

— Пеленки для собаки? А шо, просто газетки нынче не в моде?

Казимир потянулся за своей сумкой:

— Тогда выпишите нам всё, что нужно. Я заплачу и мы поедем домой…

Сара строго посмотрела на соседа и проговорила, намеренно выделив интонацией первое слово:

— МЫ заплатим…

Казимир шел по коридору клиники прижимая к себе щенка:

— Вот, шо мине теперь с тобой делать, а??? Хочь, не помирай вовсе…

Сара, шедшая рядом, не удержалась:

— Сосед! Та, шо б вам и не помереть? Тикайте себе на тот свет впереди штанин, а мы с Катюшей будем шиковать на два дома!

Казимир остановился:

— Сара, скажите мине, ви любите искусство?

— Конечно… А шо?

— И ви, таки, знаете Венеру Милосскую?

— Знаю, не сомневайтесь!

— Если ви не перестанете мне дерзить, то будете как она, только без языка!

Сара недовольно фыркнула и пошла к стойке администратора.
Там им распечатали счет за пребывание Катюши в клинике, за корм и за витамины.
Старики немедленно начали прения по поводу оплаты.

Победила Сара.
Положив на стойку администратора свой ридиклюль, она вежливо попросила кассира разделить их счет пополам.
Затем отсчитала нужное количество бумажных банкнот и небрежно добавила:

— Остальное доплатит этот голубятник!

Потом они втроём загрузились в «Москвич», где Казимир неохотно передал Саре щенка и поехали в сторону большого гипермаркета, где можно было купить всё — от холодильника до собачьей лежанки.

Сара прервала затянувшееся молчание:

— Шо, и пеленки для неё покупать станем? Может, всё же… газетки?

Казимир цокнул языком:

— Нет, пелёнки. Мы с Катькой будем выходить гулять три раза в день. Или четыре. Она умненькая, быстро научится нужду на улице справлять.

— Сосед, ви в своем уме? Те пеленки, я знаю, стоят кучу денег!

— И я знаю. Поэтому купим только две!

Сара возмущенно покачала головой, затем погладила по мягкой шерстке спящего щенка и заинтересованно спросила:

— А лежанку какого цвета будем покупать — розовую для девочек? Или черную, шо б была под цвет Катюшиной шерсти? Она же лезть будет, как та собака…

— Сара, она и есть собака! Поэтому никакой лежанки мы ей покупать не станем!

— Как это не станем? Это шо же, ребенок будет спать на голом полу?

Казимир, включил поворотник, за светофором показался торговый центр:

— Спать ребенок будет, как положено той собаке — на ватном одеяле, свернутым вдвое.

— Почему это на одеяле?

— Потому, шо Катька будет расти и ей должно быть вольготно на своем месте! А одеяло большое и толстое — зимой Катьке будет тепло, а летом мягко!

Сара почувствовала, как от гнева краснее лицо:

— А если я, таки, хочу для неё лежанку?

— Таки, и хотите. Кто вам мешает? А я не дам девочке спать на китайском поролоне!

— Каком ещё поролоне?

Казимир остановил машину на парковке перед торговым центром и заглушил мотор:

— Сара, эти лежанки — чистая синтетика! Или ви где-то видели, шо б поролон был из натурального хлопка? Хочу вам за это сказать, шо может такой где-то и есть, но только не в тех лежанках!

Казимир открыл дверь со стороны Сары и протянул ей руку, помогая выйти из машины.
Одной рукой держась за Казимира, другой удерживая щенка, женщина осторожно выбралась из салона.
Не имея обыкновения уступать собеседнику, она спросила нарочито подозрительным тоном:

— Одеяло, надеюсь, не шибко старое?

По лицу Казимира расплылась улыбка:

— Да уж всяко, помоложе вас будет!

В крутящиеся двери торгового центра они и вошли не разговаривая друг с другом.
Довольно быстро нашли нужный отдел.
Купили красный ошейник для Катюши и выбрали к нему три разноцветных брезентовых поводка для прогулок — два коротких и один длинный.

Сара выбрала для себя синий, Казимир предпочел стандартный — цвета хаки.
Длинный поводок взяли Катюше на вырост, кто знает, может когда-нибудь и пригодится.

6Выбрали малышке игрушки — розовый резиновый мячик, оранжевую резиновую косточку и цветную толстую веревку, туго затянутую в узел.

На обратном пути к машине гордый Казимир одной рукой вел на поводке кудрявого щенка, а в другой нёс пакет с покупками.
Сара бодро семенила рядом, время от времени спотыкаясь об игривую Катюшу, путающуюся под ногами.

Подъехав к дому, Казимир спросил:

— Может, мы с ней сразу погулять сходим?

Сара кивнула:

— Конечно, давайте погуляем!

Все выгрузились из машины и отправились в сторону небольшого парка.
Щенок что-то унюхал на дороге и попытался съесть.

Казимир тут же дернул за поводок:

— Катька, фу! Нельзя!

— Сосед, она Катюша! Ну, шо ви её так грубо зовёте?

— Я не грубо, я по факту. Катька она. Может, где по паспорту и Катюша, но по-моему, всё одно Катька!

Сара топнула ногой:

— Катюша!

Мужчина остановился у лавочки, которую щенок заинтересованно обнюхивал.
Повернулся к соседке:

— Вот скажите мине, ви по паспорту Сара?

— А то ви не знаете, за шо спрашиваете!

— Я, таки, знаю! А скажите теперь мине за то, как вас называли дома? Тоже Сарой?

Сара обескураженно посмотрела на Казимира:

— Дома?

Он кивнул:
— Да, дома. В детстве.

По лицу женщины пробежала легкая улыбка.
Имя вспомнилось сразу же.
Тёплое, сладкое, уютное… и, казалось на веки забытое.
Сара ответила тихо-тихо:

— Дома меня звали Яблочком.

…Всё своё короткое детство Сара была счастливым ребенком.
Правда, детство её, не успев толком начаться, быстро закончилось.

Большая питерская семья — мама, папа, ожидающая своего пятилетняя Сара, бабушка, дедушка, младший брат мамы Лёва, выпускник средней школы и подающий надежды молодой пианист, собирающийся летом поступать в Ленинградскую консерваторию и кошка Маруся — проживали недалеко от Летнего сада в красивом желтом доме по улице Чайковского, в двухкомнатной квартире с высокими потолками.

Жили они тесно, но дружно.
В квартире всегда был слышен смех, звучала классическая музыка и вкусно пахло выпечкой и ванилью.

В их доме часто собирались шумные компании, для которых и пеклись те самые пироги, делалась шакшука, готовился форшмак, жирная рыба запекалась в кисло-сладком маринаде, варился вкуснейший компот.

В такие вечера девочка любила прятаться под столом, скрытая от гостей большой льняной скатертью, украшенной по краю необыкновенной красивой вышивкой и заканчивающаяся длинными тонкими кистями.

В семье знали, что больше всяких пирожных и тортов Сара обожает яблоки.
Яблоки были её страстью.
Мечтой и утешением.
Кто бы не приходил в гости к родителям Сары, всегда нёс яблочко для их маленькой дочери.

Июнь сорок первого года был счастливым.

У Лёвы начались экзамены в консерватории, которые он успешно сдал и был принят на первый курс по классу фортепиано.

Папа Сары, работающий геодезистом, ещё в начале мая уехавший в долгую командировку куда-то в Сибирь, должен был вернуться домой в конце месяца и маленькая Сара с нетерпением ждала его возвращения с гостинцами.

Бабушке с дедушкой тоже несказанно свезло.
В научно-исследовательском институте, где они проработали много лет, им выдали профсоюзную путевку на отдых в профилактории в Ялте.

Сара не помнила какого именно числа уходил их поезд на Севастополь.
В её детской памяти остались лишь запах маминых духов, улыбки близких ей людей, трогательные объятия, да слезы на глазах бабушки.

А дальше был месяц смеха и радости, наполненный походами в цирк, выпечкой блинчиков по выходным и вечерними прогулками в парке, где Сара до изнеможения каталась на деревянных лошадках.

Счастье длилось до тех пор, пока девочка впервые не услышала непонятное слово «война», которое с плохо скрываемым страхом однажды утром произносила мама, а потом повторяли соседи на улице, воспитатели в садике и незнакомые люди в магазине.

Когда в дверь их квартиры раздавался внезапный звонок, мама опрометью бежала открывать её, ожидая приезда отца Сары, но каждый раз в подъезде стоял кто угодно, только не её муж.

Так, Сара с мамой и Лёвой встретили начало войны…
Из блокадной жизни у Сары остались лишь обрывки воспоминаний, лишенные целостности и структуры.

В первую военную осень, когда на тротуарах перестал стаивать лёд, мама слушавшая по радио новости, сильно заплакала.
Она обняла подбежавшую к ней дочку и сказала, что фашисты взяли город, в который поехали отдыхать дедушка с бабушкой.

Тогда же, осенью Ленинград начали впервые бомбить.

Однажды, когда они с мамой и Левой бежали в бомбоубежище, осколком стекла маленькой Саре ранило ножку.
Не сильно, но помощь хирурга требовалась.

Мама повела малышку в госпиталь, располагавшийся в соседнем квартале и всю дорогу говорила рыдающей от страха и боли Саре, что она сильная девочка и не должна плакать у всех на виду.
Что, когда ей будут зашивать ранку, надо лишь крепче сжать кулачки.
Сильно-пресильно.
И терпеть…
Потому, что она храбрая девочка.

С тех пор у Сары была привычка — в тяжелые моменты своей жизни она почти никогда не плакала, а лишь с силой сжимала кулаки, подчас до кровавых дорожках на ладонях.

Ближе к зиме пришло первое и последнее письмо от папы, в котором он сообщал, что воюет на фронте.
Больше Сара их никогда не увидит — ни папы, ни бабушки с дедушкой.
Сгинули все.

А ещё Сара помнила, как холодными зимними утрами, когда за окном было совсем темно Лёва и мама уходили на работу.

Мама всегда очень тщательно закрывала двери, оставляя маленькую Сару лежать на кровати в промерзшей квартире, и оставляла ей на тумбочке тонкую полоску хлеба и кружку воды.
Вода, конечно, вскоре застывала до ледяного панциря, а хлеб Сара съедала сразу же, как только слышала хлопанье входной двери и звук поворачивающего в замке ключа.

В отсутствие родных малышке категорически запрещалось не только открывать двери кому бы то ни было, но и вообще подходить к ним.
Не отвечать никому, даже хорошим знакомым.
Сидеть тихо, как мышка.
Мама страшно боялась, что кто-нибудь из в конец оголодавших людей придёт и съесть её дочь.

Зимой за водой они ходили на Неву.
Мама набирала половину ведра и на санках осторожно везла его обратно домой.
Бывало так, что поднимаясь по замерзшим и покрытым льдом ступенькам подъезда, слабая мама падала и разливала набранную воду.
И тогда им приходилось снова идти по холоду и вьюге на Неву, теряя драгоценные силы.

Через год, ярким солнечным днём случилось новое горе — призвали на фронт Лёву.
Мама безутешно рыдала, цепляясь за худенькие плечи брата.
Лёва тоже плакал.

Красивый, черноглазый мальчик с тонкими пальцами, фантастически игравший на рояле, больше никогда не переступит порога их квартиры.
Погибнет неизвестно где и когда.
Пропадет без вести.

Саре глубоко врезался в память один случай из той далекой блокадной жизни.
Однажды, в голодную зиму сорок второго года, они с мамой пошли в хлебный магазин отоваривать свои карточки.
Когда стояли в очереди, сквозь толпу прокатилась какая-то новость.

И вдруг, один за другим люди начали плакать.
Стоял такой рёв, что Саре казалось, его слышал весь город.
Девочка испугалась и схватила маму за руку.
Оказалось, ревели не от горя, а от радости — людям сообщили, что с этого дня на карточку прибавили сколько-то дополнительных граммов хлеба.

К концу второго военного года от недоедания и тяжелой работы мама стала всё больше походить на ходячий скелет, а Сара наоборот, от голода начала пухнуть.
Как-то она потрогала себя по вздутым щекам, затем по опухшим ногам и впервые за много месяцев улыбнулась: «Мам, я стала как яблочко!»

А мама всё чаще теряла сознание и падала в голодные обмороки.
Поздними вечерами оставшись вдвоём в тёмной и холодной квартире, укладывая маленькую Сару спать, женщина рассказывала ей сказки.

Но пришло время, когда перед сном мама стала повторять одни и те же слова:

— Яблочко, детка… Запомни. Если однажды вечером я не приду с работы и не ввернусь ни через день, ни через два… Тогда ты сама пойдешь в детский дом. Помнишь, я тебя к нему водила и говорила, чтобы ты его обязательно запомнила?

Сара прижималась к маме и тихо отвечала:

— Да.

— Так вот, если меня не будет больше двух дней — сразу же иди в детский дом. Потом я вернусь и обязательно заберу тебя оттуда. Я буду знать, где тебя искать. Не оставайся в квартире одна больше двух дней! Ты меня поняла?

Сара снова кивала в ответ:

— Да, мама. — И никому! Слышишь, никому не открывай двери, пока я буду на работе!

Сара очень боялась этих слов и всякий раз начинала плакать:

— Ты меня бросишь, да?

Мама обнимала её и целовала в остриженную макушку, надежно спрятанную под вязанной шапкой и укутанную в шерстяной платок.

— Нет, детка! Что ты! Я никогда, слышишь, никогда тебя не брошу! Просто иногдаю. мамы не возвращаются с работы. Умирают прямо на улице. Но я буду стараться, Яблочко. Я буду стараться всегда возвращаться к тебе!

И всё же, пришёл день когда мама с работы не пришла — ни вечером, ни спустя два дня.
Сара ждала три.

Еды в квартире не было ни крошечки и девочка могла только лизать или грызть лёд, замерзший в оцинкованном ведре.
Все дни в одиночестве Сара лежала в постели, свернувшись калачиком и укрывшись одеялом с головой.

К концу вторых суток крысы начали запрыгивать на её кровать и пару раз куснули ребенка за руку.
Больше всего Сара боялась, что какая-нибудь мерзкая гадина ухватит её за лицо и из последних сил гоняла хвостатых.

На третьи сутки девочка начала впадать в забытьё.
Усилием воли она заставила себя сначала упасть с кровати, затем на четвереньках подползти к дверям, передохнуть.

Потом она откроет два замка и, не закрывая дверей квартиры, медленно-медленно будет спускаться с лестницы по ледяным ступенькам.

Как во сне, спустя пару часов по заснеженным и насквозь продуваемым ледяными ветрами улицам, девочка дойдет- доползёт до нужного ей адреса.

Свою жизнь в детском доме с последующей эвакуацией Сара Залмановна вспоминать не любила, это рвало ей сердце, на котором и так было столько шрамов, что просто удивительно, как оно билось следующие восемьдесят лет.

В сорок шестом в жизни девочки случилось настоящее чудо.
Спустя несколько месяцев после возвращения детского дома с Урала обратно в Ленинград, Сару найдет мама.

Оказывается, их завод эвакуировали в срочном порядке.
И как женщина не рыдала, как ни умоляла отпустить её к дочери, оставленной без присмотра в пустой квартире, никто её не слушать не стал.
Приказ есть приказ.
Загрузили всех на машины — и на Ладогу.

Больше они никогда не разлучались — до последнего маминого дня.
А ещё Сара перестала есть яблоки.
Как отрезало…

…Соседка тяжко вздохнула.

По лицу Сары Казимир понял, что нечаянно задел её за живое.

— Яблочко, значит… Ну, понятно.

Щенок закончил обнюхивать лавочку и потянул Казимира за поводок в кусты.

Мужчина одернул собаку и внимательно посмотрел на загрустившую соседку:

— Шо, устали? Ну, пойдёмте-ка, девки, домой, а то нам с Катькой ещё кушать надо.

Сара согласно кивнула:

— И правда, уже поздно.

Катька посмотрела на стариков блестящими глазами и неуклюже села попой на асфальт.

Казимир покачал головой:

— Вот, девка она и есть девка! Я ей — домой, а она хвостом вилять!

Сара улыбнулась:

— А может, она не хочет с вами, а хочет со мной?

Казимир строго посмотрел на соседку:
— Ви мине тут банду не стройте! Хотите Катьку к себе переманить? Не выйдет!

С этими словами он дернул за поводок и щенок бодро побежал за соседом.

Сара шла следом и улыбалась.
Это мы ещё посмотрим, чья будет собака!