Смородину мы в детстве за ягоду вообще не считали. Земляника, черника, вишня, малина, крыжовник — да, а смородина — это недоразумение какое-то. Причём неприятное. Потому что её надо было собирать. И её было много. Очень, очень много этой негожей красной кислятины и очень, очень много этой резко пахнущей чёрной не пойми чего. А белая вообще чушь.
И вот жара, все в дачных шортах и купальниках, а дачные шорты и купальники это особая статья, эти шорты и купальники видели Кутузова, тебе дают ведро или таз и складной стульчик, который помнит Наполеона.
— Наташааа, ты выйдееешь? — орёт возле калитки Ирка.
— Я смородину собирать, — с интонацией приговорённого отвечаешь ты, а бабушка надевает на тебя кепку с пластиковым козырьком «речфлот».
— Ооооо, понятно, — кричит безжалостная Ирка и скачет, весёлая и свободная, на пруд купаться.
А ты идёшь через эти грядки к этим кустам. Пристраиваешь стульчик: он то тонет в земле одной ногой, то кривится, то кряхтит, то роняет тебя и ведро, и таз, и кепку, и банку, если собираешь в банку, но человек сильнее какого-то глупого стула. Садишься.
— Снизу начинай! — напутствует тётка, она сидит на своём стульчике через куст.
Поднимаешь смородиновую ветку и тебя обдает черносмородиновым густым духом — онеет, как много, тут еще и грязная какая-то после дождя, этот куст слишком большой, а ягоды слишком маленькие, пойду, поищу другой.
— Сиди и собирай, — командует мама из-за своего куста. У неё на голове соломенная шляпа, которая помнит Тохтамыша, а на носу солнечные очки прямиком из Вудстока.
В тени комары, на солнце — пекло, фу, клоп, тля, лопнула ягода, тёплая, невозможно пахучая, вытереть руку об траву, крапива, о, я несчастная! Дно ещё не закрыто.
— Мааам, а когда — всё?
— Ведёрко это соберёшь и иди!
Маленькое двухлитровое ведёрко превращается в цистерну, когда в него начинаешь собирать смородину. Это колодец без дна. Чёрная дыра для чёрной смородины.
Я сижу тут который час или день или год, а оно заполнено на треть.
Теперь можно встать и рвать крупные ягоды
из самой середины куста. Чёрт, стул, ведро, крапива, смородина с сухим стуком катится
по траве.
— Кувырнула? Молодец! Собирай теперь обратно, — ворчит бабушка, ей хорошо, она красную собирает, её с веточками рвут, гроздьями.
— Наташааа, ты выйдешь? — орут счастливые люди, которые идут купаться.
— Она смородину собирает, — с сигаретиной
в зубах отвечает папа, у него в руках мотоциклетный шлем цвета морской волны
и мотоциклетные очки, как у волка из «ну, погоди!».
— Куда ты побежала, хитрованка? — крякает бабушка в белой косынке и в сарафане, который сшила лет двадцать назад.
— Я пить хочу.
— Иди в пристройку, там квас.
В пристройке пахнет керосином, а на столике
в углу стоит эмалированное ведро с крышкой. На крышке — кружка.
Открываешь крышку, а там тёмный холодный квас. И можно ещё пожить. А потом незаметно прошмыгнуть мимо кустов и мимо тех, которые делают вид, что не замечают, как ты срываешь с головы дурацкую кепку и бежишь купаться.
А потом смородина тебя догоняет. Банками
с компотом и вареньем, в пирогах, с творогом
и блинами, в чае, просто с сахаром, желе
из красной и пятиминутка из чёрной.
— А клубничного нет?
— Клубничное на потом.
И вот «потом» настало, и кругом клубника
и черешня, к которым я равнодушна.
Я чёрной смородины хочу, и мама с папой присылают мне её с дачи. Но не так много, как раньше, конечно.
Оно и хорошо.