В школьные годы Юрий Левитан увлекался театром, в 17 лет приехал в Москву поступать «на артиста», но его не взяли.

Возвращаться в родной Владимир он не хотел и бродяжничал по Москве, ночуя, где придется, в поисках работы. Случайно он увидел объявление о том, что объявляется конкурс на дикторов. Это интересно, но что это за работа, он понятия не имел. Среди двухсот молодых жителей столицы, многие из которых были профессиональными артистами, он резко отличался своим поношенным внешним видом: майка, штаны-шаровары, резиновые тапочки, и старомодные очки-велосипеды. А дальше укороченная версия сценки из сказки про Золушку, когда тыква превращается в карету. Снобизм московской комиссии сменился на всеобщее потрясение, когда Левитан заговорил.

Его голос никогда не был мощным, но он звучал, как металл, благодаря особому тембру, как тысяча динамиков. Не случайно впоследствии его первым номером записали в число командированных на главную стройку страны, только он мог «перекричать» Днепрогэс. Ему было чуть за 20.

А в 19 лет… Он выдержал такой экзамен, который не под силу был и боевым командирам. Лично Сталин попросил прочитать его отчет. Четыре часа Левитан читал доклад вождя народов в прямом эфире и… ни разу не запнулся, не остановился, не сбился с ритма. Сталин слушал эту запись лично, а потом поднял трубку… и в одночасье 19-летний провинциал, сын портного и домохозяйки, стал официальным голосом Страны Советов. Правда, потом его автобиографию подредактировали партийные боссы, и в графе «профессия отца» появилось слово «рабочий». Так было ближе к народу.

Теперь он не только читал новости и вечерние передачи звукозаписи, он был объявлен государственным человеком. Его голос принадлежал всей стране.
22 июня 1941 года, 9 раз, через каждый час, Левитан читал текст в прямом эфире: «…враг будет разбит! Победа будет за нами!» Его голос звучал монументально и потому убедительно. Совсем по-другому, чем у министра иностранных дел Молотова, который первым обратился к нации по радио.
Многим казалось, что за этим голосом скрывался человек зрелого возраста, исполинской силы и внешности. Нередко это приводило к казусам и смешным историям. Однажды Левитана остановил на улице фронтовик:
— Я еще помню, как ваш папа читал все сводки информбюро… Какой голос, мороз по коже…
— Как же, как же, подойдет, бывало, к микрофону и скажет: «От советского информбюро», — начал Левитан, фронтовик опешил, а потом расплакался, сжимая руки диктора, от волнения.

Левитан много учился, он закончил московскую театральную школу, только его однокурсники мечтали о выходе на большую сцену, а он готовил себя к маленькому кабинету, где будет сидеть один. Его любили миллионы, но мало кто знал в лицо.

Однажды подошел к диктору молодой постовой и расплылся в улыбке.
— Узнал, — подумал Левитан.
— Здесь не положено машину оставлять, — вежливо обратился милиционер, — переставьте свою машину вон туда, товарищ Ботвинник.

«Говорит Москва», — без этой фразы невозможно представить жизнь до- и послевоенного поколения. И всем казалось, что Левитан — всегда Кремль, всегда самое сердце страны. Это внушало населению моральную поддержку и вдохновение в тяжелые военные годы. Мало кто знал, что с 1941 по 1943 год в строжайшем секрете Левитан жил и работал в подвале старинного особняка в Свердловске.

Информация для радиовыпусков поступала в студию по телефону, сигнал ретранслировался по всей стране, что не позволяло запеленговать головной радиоузел. Ему было предписано передвигаться только по «треугольнику» — студия, туалет, барак напротив, в котором он жил. Таким образом, Геббельс был лишен всякой возможности обнаружить голос, сравнивавшийся немцами с «залпами катюш».

В 70—80-е годы Юрий Левитан уже не был так востребован как диктор, он много ездил по стране с выступлениями, встречался с ветеранами, колхозниками, интеллигенцией. У него слабела память, он стал путать даты и события, но… только не хронику тех лет, о которых он сообщал всей стране. Из его воспоминаний: «Однажды, на встрече… я воспроизвел весь текст и ту же самую интонацию, с которой читал информацию о победе на Курской дуге».

Неизвестно, по какой причине его не взяли в артисты — может, очки-«велосипеды» помешали, говорят, что его окающий говор сильно рассмешил комиссию. Но он стал голосом эпохи. Глашатаем целой нации. Брендом страны.

«Юрка-труба», — так дразнили его в детстве. Человек, которого знали все и не знал никто.