Место для рекламы

ОЧЕНЬ СТРАШНО

Из воспоминаний академика Д.С. Лихачева.

Эту ледовую дорогу называли дорогой смерти (а вовсе не «дорогой жизни», как сусально назвали ее наши писатели впоследствии).
Машины часто проваливались в полыньи (ведь ехали ночью). Рассказывали, что одна мать сошла с ума: она ехала во второй машине, а в первой ехали ее дети, и эта первая машина на ее глазах провалилась под лед. Ее машина быстро объехала полынью, где дети корчились под водой, и помчалась дальше, не останавливаясь. Сколько людей умерло от истощения, было убито, провалилось под лед, замерзло или пропало без вести на этой дороге! Один Бог ведает! У А. Н. Лозановой (фольклористки) погиб на этой дороге муж. Она везла его на детских саночках, так как он уже не мог ходить. По ту сторону Ладоги она оставила его на саночках вместе с чемоданами и пошла получать хлеб. Когда она вернулась с хлебом, ни саней, ни мужа, ни чемоданов не было. Людей грабили, отнимали чемоданы у истощенных, а самих их спускали под лед. Грабежей было очень много. На каждом шагу подлость и благородство, самопожертвование и крайний эгоизм, воровство и честность.

***

Самое страшное было постепенное увольнение сотрудников. По приказу Президиума по подсказке нашего директора — П. И. Лебедева-Полянского, жившего в Москве и совсем не представлявшего, что делается в Ленинграде, происходило «сокращение штатов». Каждую неделю вывешивались приказы об увольнении. Увольнение было страшно, оно было равносильно смертному приговору: увольняемый лишался карточек, поступить на работу было нельзя.
На уволенных карточек не давали. Вымерли все этнографы. Сильно пострадали библиотекари, умерло много математиков — молодых и талантливых. Но зоологи сохранились: многие умели охотиться.

****

Директор Пушкинского Дома не спускался вниз. Его семья эвакуировалась, он переехал жить в Институт и то и дело требовал к себе в кабинет то тарелку супа, то порцию каши. В конце концов он захворал желудком, расспрашивал у меня о признаках язвы и попросил вызвать доктора. Доктор пришел из университетской поликлиники, вошел в комнату, где он лежал с раздутым животом, потянул носом отвратительный воздух в комнате и поморщился; уходя, доктор возмущался и бранился: голодающий врач был вызван к пережравшемуся директору!

***

Зимой, мыши вымерли с голоду. В мороз, утром в тишине, когда мы уже по большей части лежали в своих постелях, мы слышали, как умиравшая мышь конвульсивно скакала где-то у окна и потом подыхала: ни одной крошки не могла она найти в нашей комнате.

***

В этой столовой кормили по специальным карточкам. Многие сотрудники карточек не получали и приходили… лизать тарелки.

***

А между тем из Ленинграда ускоренно вывозилось продовольствие и не делалось никаких попыток его рассредоточить, как это сделали англичане в Лондоне. Немцы готовились к блокаде города, а мы — к его сдаче немцам. Эвакуация продовольствия из Ленинграда прекратилась только тогда, когда немцы перерезали все железные дороги; это было в конце августа.
Ленинград готовили к сдаче и по-другому: жгли архивы. По улицам летал пепел.

***

Город между тем наполнялся людьми: в него бежали жители пригородов, бежали крестьяне. Ленинград был окружен кольцом из крестьянских телег. Их не пускали в Ленинград. Крестьяне стояли таборами со скотом, плачущими детьми, начинавшими мерзнуть в холодные ночи. Первое время к ним ездили из Ленинграда за молоком и мясом: скот резали. К концу 1941 г. все эти крестьянские обозы вымерзли. Вымерзли и те беженцы, которых рассовали по школам и другим общественным зданиям. Помню одно такое переполненное людьми здание на Лиговке. Наверное, сейчас никто из работающих в нем не знает, сколько людей погибло здесь. Наконец, в первую очередь вымирали и те, которые подвергались «внутренней эвакуации» из южных районов города: они тоже были без вещей, без запасов.
Голодали те, кто не мог получать карточек: бежавшие из пригородов и других городов. Они-то и умирали первыми, они жили вповалку на полу вокзалов и школ. Итак, одни с двумя карточками, другие без карточек. Этих беженцев без карточек было неисчислимое количество, но и людей с несколькими карточками было немало.

***

Были, действительно, отданы приказы об эвакуации детей. Набирали женщин, которые должны были сопровождать детей. Так как выезд из города по личной инициативе был запрещен, то к детским эшелонам пристраивались все, кто хотел бежать…
Позднее мы узнали, что множество детей было отправлено под Новгород — навстречу немцам. Рассказывали, как в Любани сопровождавшие «дамы», похватав своих собственных детей, бежали, покинув детей чужих. Дети бродили голодные, плакали. Маленькие дети не могли назвать своих фамилий, когда их кое-как собрали, и навеки потеряли родителей.

***

Некоторые голодающие буквально приползали к столовой, других втаскивали по лестнице на второй этаж, где помещалась столовая, так как они сами подняться уже не могли. Третьи не могли закрыть рта, и из открытого рта у них сбегала слюна на одежду.

***

В регистратуре лежало на полу несколько человек, подобранных на улице. Им ставили на руки и на ноги грелки. А между тем их попросту надо было накормить, но накормить было нечем. Я спросил: что же с ними будет дальше? Мне ответили: «Они умрут». — «Но разве нельзя отвезти их в больницу?» — «Не на чем, да и кормить их там все равно нечем. Кормить же их нужно много, так как у них сильная степень истощения». Санитарки стаскивали трупы умерших в подвал. Помню — один был еще совсем молодой. Лицо у него был черное: лица голодающих сильно темнели. Санитарка мне объяснила, что стаскивать трупы вниз надо, пока они еще теплые.
Когда труп похолодеет, выползают вши.

***

Уже в июле началась запись в добровольцы. /…/. А Л. А. Плоткин, записывавший всех, добился своего освобождения по состоянию здоровья и зимой бежал из Ленинграда на самолете, зачислив за несколько часов до своего выезда в штат Института свою «хорошую знакомую» — преподавательницу английского языка и устроив ее также в свой самолет по броне Института.
Нас, «белобилетчиков», зачислили в институтские отряды самообороны, раздали нам охотничьи двустволки и заставили обучаться строю перед Историческим факультетом.
Вскоре и обучение прекратилось: люди уставали, не приходили на занятия и начинали умирать «необученными».

***

Помню, как к нам пришли два спекулянта. Я лежал, дети тоже. В комнате было темно. Она освещалась электрическими батарейками с лампочками от карманного фонаря. Два молодых человека вошли и быстрой скороговоркой стали спрашивать: «Баккара, готовальни, фотоаппараты есть?» Спрашивали и еще что-то. В конце концов что-то у нас купили. Это было уже в феврале или марте. Они были страшны, как могильные черви. Мы еще шевелились в нашем темном склепе, а они уже приготовились нас жрать.

***

Развилось и своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец. Обычно семьи умирали не сразу. Пока в семье был хоть один, кто мог ходить и выкупать хлеб, остальные, лежавшие, были еще живы. Но достаточно было этому последнему перестать ходить или свалиться где-нибудь на улице, на лестнице (особенно тяжело было тем, кто жил на высоких этажах), как наступал конец всей семье.
По улицам лежали трупы. Их никто не подбирал. Кто были умершие? Может быть, у той женщины еще жив ребенок, который ее ждет в пустой холодной и темной квартире? Было очень много женщин, которые кормили своих детей, отнимая у себя необходимый им кусок. Матери эти умирали первыми, а ребенок оставался один. Так умерла наша сослуживица по издательству — О. Г. Давидович. Она все отдавала ребенку. Ее нашли мертвой в своей комнате. Она лежала на постели. Ребенок был с ней под одеялом, теребил мать за нос, пытаясь ее «разбудить». А через несколько дней в комнату Давидович пришли ее «богатые» родственники, чтобы взять… но не ребенка, а несколько оставшихся от нее колец и брошек. Ребенок умер позже в детском саду.

***

У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны.
Так съели одну из служащих Издательства АН СССР — Вавилову. Она пошла за мясом (ей сказали адрес, где можно было выменять вещи на мясо) и не вернулась. Погибла где-то около Сытного рынка. Она сравнительно хорошо выглядела. Мы боялись выводить детей на улицу даже днем.

***

Несмотря на отсутствие света, воды, радио, газет, государственная власть «наблюдала». Был арестован Г. А. Гуковский. Под арестом его заставили что-то подписать, а потом посадили Б. И. Коплана, А. И. Никифорова. Арестовали и В. М. Жирмунского. Жирмунского и Гуковского вскоре выпустили, и они вылетели на самолете. А Коплан умер в тюрьме от голода. Дома умерла его жена — дочь А. А. Шахматова. А. И. Никифорова выпустили, но он был так истощен, что умер вскоре дома (а был он богатырь, русский молодец кровь с молоком, купался всегда зимой в проруби против Биржи на Стрелке).

***

Наш заместитель директора по хозяйственной части Канайлов (фамилия-то какая!) выгонял всех, кто пытался пристроиться и умереть в Пушкинском Доме: чтобы не надо было выносить труп. У нас умирали некоторые рабочие, дворники и уборщицы, которых перевели на казарменное положение, оторвали от семьи, а теперь, когда многие не могли дойти до дому, их вышвыривали умирать на тридцатиградусный мороз. Канайлов бдительно следил за всеми, кто ослабевал. Ни один человек не умер в Пушкинском Доме.
Одна из уборщиц была еще довольно сильна, и она отнимала карточки у умирающих для себя и Канайлова. Я был в кабинете у Канайлова. Входит умирающий рабочий (Канайлов и уборщица думали, что он не сможет уже подняться с постели), вид у него был страшный (изо рта бежала слюна, глаза вылезли, вылезли и зубы). Он появился в дверях кабинета Канайлова как привидение, как полуразложившийся труп и глухо говорил только одно слово: «Карточки, карточки!» Канайлов не сразу разобрал, что тот говорит, но когда понял, что он просит отдать ему карточки, страшно рассвирепел, ругал его и толкнул. Тот упал. Что произошло дальше, не помню. Должно быть, и его вытолкали на улицу.
Теперь Канайлов работает в Саратове, кажется, член Горсовета, вообще — «занимает должность».

***

Женщина (Зина ее знала) забирала к себе в комнату детей умерших путиловских рабочих (я писал уже, что дети часто умирали позднее родителей, так как родители отдавали им свой хлеб), получала на них карточки, но… не кормила. Детей она запирала. Обессиленные дети не могли встать с постелей; они лежали тихо и тихо умирали. Трупы их оставались тут же до начала следующего месяца, пока можно было на них получать еще карточки. Весной эта женщина уехала в Архангельск. Это была тоже форма людоедства, но людоедства самого страшного.

***

Власть в городе приободрилась: вместо старых истощенных милиционеров по дороге смерти прислали новых — здоровых. Говорили — из Вологодской области.

***

Я думаю, что подлинная жизнь — это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было.
Модзалевские уехали из Ленинграда, бросив умиравшую дочурку в больнице. Этим они спасли жизнь других своих детей. Эйхенбаумы кормили одну из дочек, так как иначе умерли бы обе. Салтыковы весной, уезжая из Ленинграда, оставили на перроне Финляндского вокзала свою мать привязанной к саночкам, так как ее не пропустил саннадзор. Оставляли умирающих: матерей, отцов, жен, детей; переставали кормить тех, кого «бесполезно» было кормить; выбирали, кого из детей спасти; покидали в стационарах, в больницах, на перроне, в промерзших квартирах, чтобы спастись самим; обирали умерших — искали у них золотые вещи; выдирали золотые зубы; отрезали пальцы, чтобы снять обручальные кольца у умерших — мужа или жены; раздевали трупы на улице, чтобы забрать у них теплые вещи для живых; отрезали остатки иссохшей кожи на трупах, чтобы сварить из нее суп для детей; готовы были отрезать мясо у себя для детей; покидаемые — оставались безмолвно, писали дневники и записки, чтобы после хоть кто-нибудь узнал о том, как умирали миллионы. Разве страшны были вновь начинавшиеся обстрелы и налеты немецкой авиации? Кого они могли напугать? Сытых ведь не было. Только умирающий от голода живет настоящей жизнью, может совершить величайшую подлость и величайшее самопожертвование, не боясь смерти. И мозг умирает последним: тогда, когда умерла совесть, страх, способность двигаться, чувствовать у одних и когда умер эгоизм, чувство самосохранения, трусость, боль — у других.
Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана.

Опубликовал  пиктограмма мужчиныБорис Перельмутер  02 дек 2019
36 комментариев
  • Аватар Алексей Зв-Mp
    4 года назад
    А что вытворяли англичане..?
    "Европейцы могут надеяться на процветание, поскольку черные скоро исчезнут. Если отстреливать туземцев так же, как в некоторых странах отстреливают ворон, то численность туземного населения со временем должна сильно сократиться", - писал Роберт Нокс в своём "Философском исследовании о влиянии расы".
    Алан Мурхэд так описывал фатальные изменения, которые постигли Австралию: "В Сиднее дикие племена были заморены......
  • И что? Жестокость в природе человека?
  • Не уверен, что можно так обобщать...
    Людей формирует среда их обитания. Кто-то в крайних условиях выживания превращается в животное.., в зверя... Кто-то выявляет в себе самые лучшие именно Человеческие качества.
    Не знаю, насколько достоверны описания Лихачёва. Читал их. Перечитывал. Достаточно многое явно недостоверно. Но спорить и обсуждать здесь не нахожу возможным. Но даже если в его рассказах есть хотя бы половина Правды -- картина складывается жутковатая.....
    ........
  • .....
    Но списать всю ту жуть только на Войну -- вряд ли правильно.
    Ведь есть, как пример, достоверный факт беспримерного самопожертвования Зинаиды Виссарионовны Ермольевой, советского учёного-микробиолога. Все знают, что она открыла НАШ вариант Пенициллина, спасшего от смерти тысячи-тысяч Жизни обречённых людей. Но ради этого она пожертвовали Жизнью своего собственного ребёнка. Добровольно, никто не принуждал.
    И что? Жестокость в природе человека?
  • Аватар Мирослава Мирсе
    4 года назад
    Когда читаешь подобное начинает казаться ,что равнодушие и жестокость наиболее присущи людям.Страшно и больно читать ....
  • У меня мама была в блокаде 6 месяцев эвакуировалась по этой дороге смерти. на её глазах утонуло много машин с людьми, жуткая картина...
  • Значит, правда в словах Лихачева есть. Многие комментаторы отрицательно его воспринимают вообще и мемуары, в частности.
  • Люди ели людей превращаясь в зверей и всё это было не в сказке...
  • Железная дорога, на которой мама служила, подходила к самому берегу... И составы с людьми бомбили у неё на глазах. И машины проваливались сквозь трескающийся от взрывов лёд... Пережившие блокаду женщины часто вспоминали войну. Без пафоса, без ужаса... Привычно... Трупы окоченевшие на улицах... Знакомая окликнула и на глазах порвана осколками... Умершую соседку, страшно опухшую и умершую от голода, вытаскивали из дома на улицу, и у неё голова оторвалась... Повседневный быт блокады...
  • Жутко вспоминать мамины рассказы о тех событиях...
  • Аватар Алексей Зв-Mp
    4 года назад
    В Тасмании они были поголовно истреблены поселенцами и каторжниками... все они жаждали получить землю, и никто из них не собирался позволить черным препятствовать этому. Однако те мягкие и добросердечные люди, которых за полвека до этого посещал Кук, оказались не столь покорными, как на материке".
    После того как фермеры отняли землю у коренных жителей (прежде всего на Тасмании), туземцы с копьями в руках попытались оказать сопротивление захватчикам.......
  • Аватар Галина Суховерх
    4 года назад
    Такое нигде не пишут...
  • Когда вышла книга Ивана Стаднюка "Война", отец сказал: "Это правда... но не вся".
  • Аватар Abuyl
    4 года назад
    В других странах, в разные времена, в различной степени степени тоже было горе:
    Когда-то, много лет назад, Париж был полон бездомных детей, как лес полон птичек.
    Их родители, замученные нищетой и тяжким трудом, не могли, а иногда и не хотели заботиться о них.
    Им всё-таки иногда приходило в голову: «Пойти повидать мать».
    Видели вокруг горе и нищету, но что всего печальнее – холодны были сердца.
    А мать кричала вслед: «И что тебе здесь нужно?»
    Виктор Гюго Гаврош
  • Аватар Алексей Зв-Mp
    Abuyl
    4 года назад
    ....В ответ англичане организовали на них настоящую охоту - этакое САФАРИ, где совмещали "полезное с приятным".
    В Тасмании охота на чернокожих людей происходила с санкции Британских органов власти:
    "Окончательное истребление могло быть осуществлено ТОЛЬКО при помощи Юстиции и Вооруженных Сил...
    Солдаты сорокового полка загоняли туземцев меж двух каменных глыб, расстреливали всех мужчин, а потом вытаскивали женщин и детей из скальных расселин, чтобы вышибить им мозги"......
  • Аватар Алексей Зв-Mp
    Abuyl
    4 года назад
    Алан Мурхед,
    "The Fatal Impact: An Account of the Invasion of the South Pacific", 1767-1840г.г.
  • Аватар Версия
    4 года назад
    " Кого они могли напугать? Сытых ведь не было... Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана." - мы последнее поколение, кто застал живыми очевидцев.
  • Уже к 70-м годам фронтовики старались не вспоминать о войне.
  • когда идут разговору, о фамильных драгоценностях, в личных "копилках" коллекционеров, невольно рождается вопрос: " откуда?"... читая воспоминания, не для прессы, начинаешь понимать... "что бы выжить"..
  • Аватар Алексей Зв-Mp
    Версия
    4 года назад
    Довольно-таки забавно, что эта Правда (в вИдении Лихачёва) на самом деле оказалась ОПУБЛИКОВАННОЙ.
    И даже слова:
    "....Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана."
    оказались именно НАПЕЧАТАНЫ (иначе б откуда мы узнали о них..?) ))

Похожие цитаты

Дмитрий Сергеевич Лихачёв - цитаты, высказывания, изречения

Мудрость — это ум, соединенный с добротой. Ум без доброты — хитрость.

Между патриотизмом и национализмом глубокое различие. В первом — любовь к своей стране, во втором — ненависть ко всем другим.

Национальные особенности — это только некоторые акценты, а не качества, отсутствующие у других.

Прежде чем отвечать на обиду обидой, стоит подумать: следует ли опускаться до обиды? Ведь обида обычно лежит где-то низко и до нее следует наклониться, чтобы ее поднять.

Шутка важна в трудных положениях:…

Опубликовала  пиктограмма женщиныАрина Забавина  04 фев 2014

Каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом. Этого требует культура.

"Письма о добром и прекрасном"

Опубликовала  пиктограмма женщиныМаrol  16 дек 2015

..Совершенствовать свой язык — громадное удовольствие, не меньшее, чем хорошо одеваться, только менее дорогое.

«У Белинского где-то в письмах, помнится, есть такая мысль: мерзавцы всегда одерживают верх над порядочными людьми потому, что они обращаются с порядочными людьми как с мерзавцами, а порядочные люди обращаются с мерзавцами как с порядочными людьми.
Глупый не любит умного, необразованный образованного, невоспитанный воспитанного и т. д. И все это прикрываясь какой-нибудь фразой: „Я человек простой…“, „я не люблю мудрствований“, „я прожил свою жизнь и без этого“, „все это от лукавого“ и т. д.
А в душе ненависть, зависть, чувство собственной неполноценности».

Академик Д. С. Лихачев

Опубликовала  пиктограмма женщиныMasjanja-and-i  17 дек 2015