Помню одну ночь в роддоме. У девочки, лежащей со мной на сохранении, заблаговременно начались схватки, и плачущую роженицу увезли в родильный зал, а через час с другого конца города приехала ее мама. До сих пор перед глазами сцена, как она складывает дочкины вещи в пакеты и молится: «Господи, делай со мной все, что угодно: наказывай, посылай испытания, проверяй на прочность, лишь бы моему ребенку было хорошо».

На пятом курсе я подрабатывала воспитателем в детском саду. Пела с малышней песни из «Бременских музыкантов», разучивала танцы с лентами и лепила фруктовые корзины. Я много чего делала, кроме самого главного: я не любила детей по-настоящему. Не вникала в проблемы. Не чувствовала глубину боли, когда мамы задерживались на работе, а подопечные царапали игрушечными авто старенький ковер и повторяли жуткую мантру: «Моя мама больше никогда за мной не придет». Успокаивала скорее для проформы, но совсем не так, как бы поддержала сейчас. Отстраненно объясняла, что родители уже в трамвае, мчатся по парковой аллее, отворяют калитку, а сама в этот момент находилась в предстоящем свидании или в кино на нашумевшем «Гладиаторе». И лишь став матерью, обнаружила в околосердечной сумке свое абсолютно голое сердце.

Вспоминаю историю, случившуюся несколько лет назад не то в Dream Town, не то в Ocean Plaza. Женщина с полуторагодовалой девочкой и няней пришли на шоппинг. Пока мама выбирала носочки и шапочки, няня захотела в туалет. Вместо того, чтобы взять малышку с собой в кабинку, поставила коляску перед дверью, а когда вышла — от девочки и след простыл. «Фрекен Бок» заметалась. Начала ломиться во все двери и заглядывать в мусорные баки. Ринулась расспрашивать посетителей не видели ли они белокурого ангела в джинсовом комбинезоне. Люди пожимали плечами и торопились по своим делам. Она неслась дальше, залетая в гамбургерные, блинные, галантереи. Во все кофейни и парфюмерные лавки. Из транса ее вывел звонок мамы, интуитивно ощутившей неладное.
Мать быстро сориентировалась и попросила охранника заблокировать выходы. Те как раз успели перед самым носом у цыган. Бабы с детьми запричитали, цокая всеми семью падежами. В этот момент ее внимание привлекла пузатая тетка, качающая мальчика. Тот спал с запрокинутой головой. Именно так спала ее дочка. Она вцепилась цыганке в плечи, и в переодетом, испачканном грязью и наспех подстриженном ребенке, узнала свою кроху.

Материнское сердце имеет пять клапанов и пять камер. Оно умеет разговаривать, петь колыбельные, предвидеть будущее, чувствовать опасность, вырабатывать электричество и биться в ритме вальса. Видит зорче, чем совы, кошки и лошади вместе взятые. Разбивается вдребезги, когда малыш всего-навсего счесал коленку. Продолжает биться вне тела, времени и пространства, даже когда душа матери устремляется на облака.