Утро у Петуховой не задалось. Сначала она обнаружила на голове седой волос. Уже восьмой за этот год. Значит, скорее всего, это не случайность, как было с первого по седьмой. Или тоже занести его в «случайность»? В «стресс» там или «авитаминоз»… Лучше в «авитаминоз», рассудила хитрая Петухова — сейчас как раз ноябрь — и успокоилась до следующего волоса.
Потом подгорел омлетик. Симпатичный такой, с помидорками черри и натёртым сыром. Очень вкусный и совершенно невредный, как и любая еда после развода.
А ещё закончился хлеб. Кисловатый такой, с тмином и семечками. Как всегда, когда он так нужен. Когда не нужен, его всюду по квартире завались, не знаешь, куда деть. Лежит себе везде, черствеет и цветёт. А в край понадобится — как ветром сдуло. Прям как бывший. Только пара крошек в пакете.
Петухова тихонько матернулась, обновила пластыри на пятках, вмяла себя в замшевые сапоги (матернувшись погромче) и застегнула их при помощи плоскогубцев и мата на весь дом.
Выйдя в ноябрьскую хлюпь, Петухова устремила своё клетчатое пальто в сторону гастронома. Идя вдоль заводского забора, она засмотрелась на свежее граффити интимно-антифашистского характера. К несчастью Петуховой, водитель небольшого автокрана Давыдько тоже засмотрелся на граффити. И результатом обоюдного невнимания стала встреча головы Петуховой с автокрановой стрелой. Сознание Петуховой померкло, взор потух, а узники замшевых сапог предательски подкосились. И вся Петухова полетела на следующую встречу — с большой коричневой лужей…
…Ей повезло. Если бы не ондатровая шапка, быть бы сотрясению. Переступив через окровавленного бомжа, Петухова вышла из травмпункта и закурила. Хлеба уже не хотелось. Хотелось полусладкого и подруги Бедуиновой.
— Алё, Бедуинова?
— Она.
— Как дела?
— Не ходи вокруг да около. Сколько брать — одну, две?
— Две, и через час у меня.
— Яволь.
(Бедуинова была хорошим человеком. Она не любила много говорить и умела притворяться, что ей интересно нытьё собеседника. Вероятно, поэтому у неё имелись четыре мужика и даже один муж.)
— Ай!
— Чего.
— Уголёк от сигареты… Млять… В рукав упал! Он, наверное, джемпер прожёг!!!
— Фигасе. Ладно, пока.
Петухова отчаянно затрясла рукой, пытаясь вытряхнуть проклятый уголёк. И вместо него на ступени травмпункта посыпались пачки тонкого «Кента». Одна, вторая, третья… Ещё девятнадцать… Потом выпал целый блок. Петухова здраво рассудила, что падать в лужи на сегодня хватит и выбрала вариант «нестись по улице, вопя, как резанная». Чем и занялась до самого подъезда и немного оставила на лифт.

…С некоторыми людьми такое случается. В кого-то бьёт молния, и он начинает шпрехать на суахили как на родном. Кто-то после комы видит внутренности людей и предсказывает техногенные катастрофы. В других вообще вселяется Соловьёв, и они начинают разбираться в международной политике, русском пути и швейцарских сырах.
Петухова же заполучила древнерусское проклятие царевны-лягушки. В неё попала стрела водителя автокрана Давыдько — младшего из трёх братьев. Да ещё и аккурат в тот момент, когда звёзды Семи Восточных Созвездий выстроились в 77-й катрен Нострадамуса. Это не превратило её в лягушку, спасибо звёздам — они сделали в катрене четыре ошибки и не поставили тире (при всей своей масштабности некоторые звёзды невероятно тупы). Но зато встреча со стрелой младшего Давыдько подарили ей один из царевно-лягушачьих скиллов, а именно рукавную генерацию.

…Но обо всём этом Петухова не догадывалась. Сидя в гостиной в обнимку Бедуиновой, она предавалась логичному охуеванию от произошедшего.
— Может, меня кто-то сглазил? На работе… Точно, эта тварь из бухгалтерии!
— Однозначно. Курицы больше нет?
— Нет.
— Давай рукав.- Бедуинова засунула куриную кость в рукав петуховского халата. — Тряси.
Петухова тряхнула рукой — и здоровенная курица, шумно шлёпая крыльями, приземлилась на край раковины. Огромный мохнатый пёс, как свидетельство того, что телячьи котлеты в кулинарии лучше не покупать, громко залаял на птицу. Та закудахтала и опустилась между ящиками с вином и коробами духов «Kezno» — прямо в ворох тысячных купюр с одинаковыми номерами.
— Не, с едой некайфово получается, — констатировала Бедуинова.
— Может, с хлебом повезёт? — выдвинула версию Петухова, ссыпала хлебные крошки из пакета в рукав и грациозно зиганула.
— Нда. С хлебом та же херня, — сказала Бедуинова, уставившись на золотую рожь, колосящуюся на ковре. — С другой стороны, дурацкий хлеб и купить можно. Снимай серьги.
— Зачем?
— Они ж с рубином. Ты на фитнес ходила пару раз — значит крепкая. Недельку рукой помашешь — и будешь со списка «Форбс» ножки свешивать. О! Или давай бензина тебе зальём? Интересно, он прям в канистрах вылетит или…
— Блять, почему это со мной раньше не случилось?..
— А что бы это изменило?
— Может, Коля бы не ушёл…
— Ой, да пошёл он на ***! Мы тебе щас так рукавом намайним, можешь любого принц… Ёёёёёёёёёёптать! Как же я сразу не подумала?!
— О чём?!
— Нафига ждать-то?! Мы тебе прям щас мужика найдём!
Бедуинова подошла к журнальному столику и схватила журнал. Демонстративно ткнула пальчиком в обложку с Томом Харди.
— Ты ведь шутишь, да? — округлив осоловелые глаза, сказала Петухова.
— Вовсе нет, мать. Тащи ножницы.

… — Готово! — Бедуинова сложила фотографию вчетверо и осторожно засунула в рукав Петуховой. — Метай суженого!
— Я, я… не уверена. А вдруг я ему не понравлюсь? Мне нужно подтянуть английский и вообще…
— Я тебя умоляю! «Хэллоу, Том, ай эм мисс Петухова, Лондон из э кэпитал…», все дела! Нальём винишка, посидим, потом я типа срочно на работу, включишь музон… Он же тоже мужик, хоть и американский!
— Но я даже не накрашена!
— Ты не слышала, что я говорила про вино? Махай давай, чего ты медлишь?
— Погоди. А если… Если их много вылетит?
— Себе заберу. Нашим раздадим — Алёхиной, Пестушко, Вер Иванне! Томов Харди много не бывает! Херачь, он там уже запрел небось!
— Ладно…
— На диван, на диван направь, чтоб ему помягче было!
— Ну, с Богом.
Петухова глубоко вздохнула, подтянула грудь и метнула рукавом в стороу диван-кровати…

…Сначала из рукава вылетел нечеловеческий крик. За ним вылетел великий американский актёр, врезался в диван и с грохотом скатился в ковровую рожь, скрывшись под наливными колосьями. С краю вывалилась его нога, немного поколотилась о паркет и замерла. Стало тихо. Очень. Невыносимо. Тихо. На кухне завыл пёс.
— Том? Хэллоу?! Мистер Харди? — пролепетала Петухова. Бедуинова молча углубилась в «поле» и оценивающе посмотрела вниз.
— Упс! — сказала она. — Надо было фотку в трубочку сворачивать…
Петухова подошла ближе и тут же схватилась за рот в рвотном приступе.
Надо признать, Том Харди выглядел не очень. Он был не просто мёртв. Будто ребёнок неправильно собрал паззл с его изображением — голова голливудской звезды вывернута на 180 градусов, руки и ноги напоминали графики сейсмологических возмущений, а сломанный в двух местах позвоночник превратил его тело в подобие шахматного коня, больного сколиозом. Фото и правда не надо было складывать.
В дверь позвонили. Потом еще и еще.
— Не открывай, — Прошептала Бедуинова, — Это федералы.
— Какие нахуй федералы?!
— Скорее всего из Лос-Анджелеса. Быстрые, сссуки…
— Я вошёл, у вас открыто! — Объявил мужской голос из прихожей.
— Ты чё, не закрыла дверь?! — зашипела на Петухову Бедуинова.
— Зачем? — глупо спросила Петухова.
— Зачем? У тебя во ржи труп Тома Харди!
— Ээээ, здрасьте… — Донеслось сзади. Подруги оглянулись — на пороге стоял незнакомый мужик, застенчиво переминаясь с ноги на ногу. — Гражданка Петухова?
— Это вот она, да. — Бедуинова с готовностью затыкала пальцем в подругу. — Я просто свидетель. Но она не специально, она вообще классная, может принести с работы положительную характеристику…
— Да я сам виноват! Разинул варежку на эту писанину настенную. — Перебил её Давыдько. — Я водитель автокрана. Ну, который вас по голове… В больнице адрес ваш выпросил. Я извиниться хотел… Это… лично. Вот. Вам в качестве эт самое… Искренних.
Давыдько выудил из-за спины бюджетное трио роз и протянул Петуховой.
— Сссспсбо. — Ответила та согласными. На старой чешской люстре повисла пауза.
— А у вас тут… Э-э-э… Хлебно. — Обронил Давыдько, глядя на рожь.
Вырвавшаяся из собачьих лап курица пернатым ядром пронеслась мимо всей троицы и скрылась во ржи.
— Я поймаю! — с готовностью, пропитанной чувством вины, произнёс Давыдько и ринулся за ней.
— Не надо!!!
— ****ЫЙ ***ЩЕ!!! Я извиняюсь. У вас тут эт самое… жмурик. На Тома Харди похож.
— Он, он притворяется! — Невозмутимо ответствовала хитрая Бедуинова.
— Это очень вряд ли. — Ответил Давыдько, протягивая Петуховой пойманную курицу. — У него парашют что ли не раскрылся?
Курица клюнула Петухову в руку, и это вывело её из оцепенения. Настало время истерик.
— Он мёртв, мёртв! — заорала она. — Это я его убила! Я! Понимаете?! Я! Любимого актёра!!! Что мне делать?! Что мне…
— Бетон. — Невозмутимо перебил её Давыдько.
— Что?!
— Мы тут фундамент новостройки заливаем. Недалеко, на Гагарина. Завернём его в ковёр и ночью эт самое… Никто и не узнает.
За 10 лет халтур по подмосковным стройкам Давыдько приобрёл способность ясно мыслить и быстро реагировать в стрессовых ситуациях.
Дождавшись темноты, они завернули труп Тома в ржаной ковёр, погрузили в автокран и скрыли улики в свежем бетоне фундамента. Бедуинова напилась окончательно и уехала на такси домой, а Петухова с Давыдько еще долго шептались в «Старбаксе». А потом в «Шоколаднице». И через неделю в «Граблях». А потом в «Ударнике» во время «Т-34−2». А затем в театре, цирке и турецком отеле. И даже в ЗАГСе, обмениваясь кольцами, он многозначительно переглядывались. А после этого стали-жить поживать да добра наживать. Не только при помощи рукава — водитель Давыдько много вкалывал на своём долбаном автокране.

А у новостройки на Гагарина каждое утро появлялись свежие цветы. Куда каждую ночь сваливала Бедуинова, не понимали все её четыре мужика. И даже один муж.