Я та, у которой «все хорошо» и даже тогда, когда боль разъедает.
И хочется просто уткнуться в плечо, но только вот рядом плеча не бывает.
Я та, о которой всегда говорят те люди, которые вовсе не знают,
Как много тех ран, что ночами болят, лишь видят улыбку, что их покрывает.

Я та, из разряда «смогу все сама» и та, что никогда не покажется слабой.
И есть рядом люди, но по жизни — одна, а хочется стать для кого-то той самой.
А хочется просто уткнуться в плечо, чтоб слезы не прятать, когда одиноко,
Чтоб кто-то заметил, что «все хорошо», так часто скрывая насколько все плохо…

… В мой дом постучали. Сказал я: «Войдите».
Старик на пороге — в лохмотья одетый.
— Ты кто? — говорю.
— Я твой ангел-хранитель.
Я слыхивал много про все твои беды.
… — Проваливай к черту! Плевать, что ты босый!
Я не подаю ни на хлеб, ни на воду!
А он мне в ответ: «Да, вернется, не бойся,
Сама прибежит, не пройдет и полгода».
… Я замер, кольнуло у левого бока:
«Откуда ты знаешь об этом, убогий?
А он подмигнул мне: «Убогий — от Бога!
А Богу известны все наши дороги.
… Ты матери чаще звонил бы, а …
… показать весь текст …

Июнь, а город улегся в луже. проси, ругайся — такой вот он.
В итоге снова взамен подружки на локте виснет осенний зонт.
Идти куда-то совсем не хочешь, сидеть бы дома и ждать тепла,
Читать бы книги и греться чаем под стук дождинок о гладь стекла.
А город тает в оконной раме, течет по стеклам куда-то вниз,
И даже странно, что клен зеленый и не роняет шершавый лист.
Седые тучи висят на крышах, играют скучный осенний блюз,
Но сердцу хочется новых битов и ворох ярких июньских чувств.
Фальшивый месяц назвался летним, ему поверив — пустил во двор.
Теперь за дверью резвится осень, стреляет грустью. опять в упор.
И тонешь в чашке вчерашних мыслей, что нужно вылить уже давно.
Боишься вылить, признайся — страшно ходить по краю и видеть дно.
Забавно, правда? давал же клятву, что все отпустишь еще зимой.
Сугробы стерлись под тусклым солнцем, весна явилась к тебе домой.