кувшинка супницы завершена дымком,
не тронут стол голодными гостями.
Еще не тянут… пальцами… горстями
и облака плывут под потолком —
благоуханиями хлеба… и салями,
с сомнительным, кустарным ярлыком…
Здесь шторы, подпоясавшись кистями,
стоят на страже серого окна…
Зажгите свет…
я тут пока одна…
Для псов, предпочитая всё — с костями,
ловлю из супа что-нибудь со дна…
Приемник наркоманит новостями,
о том, что… впрочем, тут же позабудем,
заботясь центром для большого блюда…
Медлительная, синяя гурами,
хватала пыль и тут же отпускала,
колышась над неяркими лучами,
скупого солнца, в банке с огурцами —
еще и не таких найдешь причуд…
Мне кажется, что всё это не с нами…
Где досточка-свинья, а с ней — уют,
определенность… тишиной маня…
И почему не я… Лицо в ладони…
Шутливый бас отца: «кого хороним?!»
Кого, кого…
(конечно же, меня!)
Я лягу в центр, повзрослею взором
и драматично выдохну: «как жаль…
себя… тебя — исклеванный хрусталь,
затейливым, сверкающим узором…»
А гости — молчаливые столпы,
нарядные, помпезные подделки,
в наполненные бисером тарелки,
роняли свои рыла. Из толпы —
всё то и дело грохали пристрелки…
Собакам не забыть…
Заткнитесь — стрелки…
Салями…
Гости…
Лилии…
Супы…
Растянутую гамму от угла,
картонного признанья в своих чувствах,
они испортят квашеной капустой…
Сама тому виной, не сберегла…
С улыбкою — на всех… почти без злости,
невкусную еду, за упокой,
рисунками обернутые кости,
своим овчаркам…
я доем в людской…