Закрываю лицо руками, но слова-то наружу рвутся, моих губ омертвелый камень разбивается словно блюдце. Нет, не надо, прошу, не надо! Так мучительно и… приятно? На щеке от твоей помады остаются цветные пятна. Кто додумался красить губы, чтобы ими впиваться в мрамор? Ты улыбчиво-острозуба, как созданья моих кошмаров.
Отойди, отойди, блудница, мне прекрасно в своих оковах! Полсекунды, и разлетится/разобьется моя основа.
На плечах — вереница трещин, из-под мрамора дышит тело. [Ну давай же! Сильнее! Резче! Что ж ты замерла, в самом деле?!] Подожди! Прекращай, не нужно, так неправильно, так… неверно. Я разбужен, увы, разбужен: оживают волокна нервов, под твоими руками кожа всё теплее, белее, мягче… Я не должен, о нет, не должен становиться живым и зрячим!
Ты целуешь мои глазницы, начинает крошиться камень, в мою голову по частицам проникает старуха-память, все становится… настоящим. Слишком больно, но так взаправду, сердце бьется живей и чаще. С каждым новым его ударом мне слова разрывают горло, застывая клубами дыма, сердце — бешеный злобный молот, одичавший и уязвимый. Я хриплю, [вот с таким же хрипом открывается ржавый шлюз].
Это чертов сердечный импульс.
Я люблю тебя. Я люблю.