В отсутствии неба и здравого смысла,
В безличии суток, в бесчувствии боли,
Я, тенью порвавшего с жизнью артиста,
Хрипеть и шептать продолжаю с собою.
Последняя роль — станционный смотритель.
Я в кинотеатре пещерных иллюзий
Тяну из себя ариаднины нити,
Не видя, как в сердце сплетается узел.
И хочется крикнуть, но горло устало
Глотать не услышанных выкриков сгустки.
И вновь из покрытого саваном зала
Мне кто-то в любви признается по-русски.
Хрипеть и шептать продолжаю с собою.
Смотрю, как вечерних туманов гречиха
Звеняще шипит в сквозняке колоколен,
И узел на сердце, и больно, и тихо.
Не верю, не знаю… Шагаю наощупь,
Как тень моряка, утопившего карту.
И есть ли причал в этой каменной роще,
Поплывшей в оттаявшей лужице марта.
Не знаю. Из зала фонтаны дельфинов
Бьют в тучи кровавыми струями смеха.
Но осень в рядах и на небе не видно…
Нет, неба не видно. Лишь мертвое эхо.
Лишь отзвук былого в бесчувствии суток,
Лишь солнца ожог в безразличии боли.
И я, как Пьеро, потерявший рассудок,
В Дантеса играть продолжаю с собою.