К новым чувствам надо привыкать, как к новой обуви. Их полагается разносить. Елена босиком ходила по доставшейся ей в обмене квартире и думала другое: если она сейчас же, сию минуту не полюбит её, как родную, то потом этого уже и не случится. Любовь бывает или сразу, или никогда.
«Начнём, — сказала она себе. — Дивный вид из окна.
Лес, овраг… Деревянный мосток… Я буду ходить по нему с плетёной корзинкой, как какая-нибудь барышня-крестьянка. А навстречу мне будет идти добрый молодец… Всё вранье… Я сроду на эти мостки не выйду… Да и на черта мне они? У меня от лесного кислорода голова болит шибче, чем от табачного дыма».
Елена отошла от окна. «Звеня и подпрыгивая, как тот самый пятак», — подумала она.
Нет, любовь к квартире из пейзажа за окном не вырастала. Она прошлёпала пятками по коридору: ровнёхонько тринадцать её лап. «Знала бы, не менялась», — засмеялась она. И снова это — звеня и подпрыгивая. А потом стало совсем плохо: тринадцать стало преследовать её на каждому шагу. Номер квартиры — девяносто четыре. Сумма цифр — тринадцать. Тринадцать рядков кафеля над плитой. Тринадцать с копейками метров маленькая комната. Номер жэка — тоже тринадцать. И как она не заметила сразу: номер её дома тридцать девять, что есть не что иное, как трижды тринадцать.
А ведь у неё было с маклером условие — не тринадцатый этаж. Ну так вот. У неё пятнадцатый, а изнутри весь — насквозь! насквозь! насквозь! — тринадцатый.
Елена почувствовала, как её охватывает паника, как её отбрасывает назад — к слезам, неустройству, неуверенности, слабости, в которых она жила последние годы.
Она ведь придумала: въедет в квартиру, повернёт ключ и — пойдёт новая, уже совсем хорошая жизнь. Потом, правда, она поняла, что не та она женщина: у таких, как она, битых и ломанных судьбой, поворот ключа не может решить всё сразу и навсегда. И она дала поблажку себе — всё будет не сразу, она будет разнашивать новую судьбу, не спеша, постепенно… Она полюбит эту квартиру, хорошая квартира, замечательная. Лес в окне. Мост через овраг…
А получилось… Тринадцать, кругом тринадцать… Захотелось бежать, но бежать было некуда. Захотелось плакать, но исчезли слёзы. Захотелось позвонить, но телефон сволочи-сменщики унесли с собой. А она свой постеснялась. Старенький аппарат из казённых, неудобно забирать… Вот и осталась одна с «постеснялась».