И однажды, в чаду одуревшей от грохота площади
вдруг виденье мелькнёт — словно древний припомнится миф:
два коня на лугу, две усталых рассёдланных лошади
одиноко стоят, золотистые шеи скрестив.
Два коня на лугу, на вечернем лугу затуманенном.
Два коня над рекой, уплывающей в красный закат,
у опушки лесной, где висит комариное марево,
и пушистых птенцов перепёлочьи гнёзда таят.
И звенят за рекой и сверкают в некошеной свежести
две последних косы, луговые срезая цветы,
и сожмётся душа от нежданной-негаданной нежности
от земной и родной — и такой неземной красоты.
И куда б ни лететь через весь этот мир заполошенный,
от себя самого никуда не отпустят меня
два коня на лугу, две усталых рассёдланных лошади
посредине земли. На вечернем лугу. Два коня…
Летописец любви, никого не прошу я о помощи,
только память мою — где в разливе добра и тепла
набухают росой их червонные гривы до полночи,
и малиновый жар излучают большие тела.
Два коня, две красы, обречённо друг к другу прижатые
той же силой земной, что гуляет по венам моим,
и рождает детей, и возносит колосья усатые,
и уводит людей от земли в галактический дым.
И какие вы рельсы на Млечном пути ни положите,
в них опять зазвенит неизбывный славянский мотив:
два коня на лугу, две усталых рассёдланных лошади
одиноко стоят, золотистые шеи скрестив.
Два коня…