Знамо дело — если многожилен,
То по жизни больше рваных жил.
Там, где остальные рты зашили,
Голос, будто очередь, прошил,
Души мыслью — гнилость белой нити
Хорошо с изнаночной видна.
Ну, а что не каждый хочет видеть —
Лишний повод с лицевой пятнать.
Так уж повелось — всегда уроды
Пакость норовят прикрыть добром.
Черти многолики от природы.
Потому добро — всегда экспромт,
Ну, а зло продумано, хотя и…
Если глаз наметан — видно все:
Раз в стране все больше негодяев,
Смена декораций не спасет.
Это прет наружу гниль столетий.
Бесы ведь таятся до поры.
А потом где в обух бились плети —
Враз перешибают топоры.
Из обломков лучшего не строят.
Плеть не срубит русскую избу,
А в бараке жизни нет героям.
В коммуналке — хуже, чем в гробу…
В черном ходят ангелы, ведь черти
В чистеньком гуляют по кремлям.
Но они винты в машине смерти.
Дьявол — он во всех, он у руля.
Чьи-то пальцы вдавливают мясо
В душерубку, чтоб потом самим
Тоже стать гнилой кровавой массой.
Жаль, что гниль напополам с людьми.
Скрип машины кажется картавым,
А потом акцент уже другой…
Где на всех должно хватать удавок,
Лучше самому своей рукой
Расписать диагноз, где больное
Место у страны. Душой больной.
Там, где у поэта паранойя,
Из могил сочится кровь и гной.
На гербах не держат бутафорий.
Так что от кровавого серпа
Черти не сбегут, да только хвори
Вылечить так просто не судьба.
Лира от делирия набредит —
В жизни миллионам упокой.
Сломан маховик в 53-м —
Ничего, приладится другой.
Да не факт, что будет не говнистей.
А душонка точно уж гнилей.
И потом от благостных амнистий
Вой стоит — хоть Сталин не колей.
Оттепель пришла — заполонили
Сходу уголовники страну.
Это Русь, здесь выбор «или-или».
Нож разбойный или властный кнут.
С грязною водой — к чертям ребенка.
На копейку благ — мильонный вред.
Потому так бьет по перепонкам,
Молоточкам, наковальням бред.
Да уж, столько счастья наковали
По ушам все эти кузнецы…
Что и бред поэта гениален —
Он то честен, он в мозги не ссыт.
Где сегодня нелитературно,
Там грядущий день пиzдец жесток.
Потому что инструмент ноктюрна —
Это натуральный кровосток.
Стыдно, признавать, что в бога верил,
А в людей? Постыднее признать.
Праведная злость по крайней мере
В матерном обличии честна…
Ангелы-то, безусловно, жили,
Только проку, раз их не вернуть.
Бредни… для себя осталась жила.
А земля-то — раздирает грудь.
Дескать, ничего не приукрасил.
Не наврал, не навоображал.
Значит, там, под слоем гнили, грязи
Есть еще живое, есть душа.
Так давай, ищи ее в глубинах.
Докричишься — но сперва ложись.
Только пусть не видят черти спину,
Только пусть не сковывает жизнь.
Все равно с таким своим аршином
В метрике взбесившихся систем…
Ты и сам ведь стал уже машиной
Производства неприглядных тем.
Ведь поэт — особая порода.
Нет для них естественных смертей,
У таких душа — безумный ротор
В вечном генераторе идей.
Ротор, не позорный перевертыш.
Ищет, но не мечется душа.
Не боится с почвы жизни твердой
По кровавой в вечность сделать шаг.
Ничего, что ей идти по зыбкой,
Выходя за грань психиатрий.
Все равно помарки и ошибки
Сбудутся потом на раз-два-три.
Пусть страна болеет чертовщиной —
От нее ты ею же привит.
Потому и зеркало в морщинах,
А лицо имеет мертвый вид.
С бесом в задушевном разговоре
Слово ком, а строчка — что петля.
Врач не властен над своей же хворью —
Пусть привьется ею мать-земля!