Монах
Плотников сидел у костра. Звёзды уже высыпали на небо, и луна была на своём месте. Чернела невдалеке стена леса. Белый «Запорожец» горбатился под одинокой осиной с беспокойной листвой. С реки тянуло влажным холодком, запахом ила, а от котелка, остывающего в траве, — наваристой ухой.
Нечасто удавалось Плотникову одному вырваться из города, отдышаться.
Он даже хлебнул из старой солдатской фляжки по такому случаю.
Искры внезапным салютом взметались к небу, сливались со звёздами и таяли. Вскрикивала в лесу птица.
Плотников сначала услышал, а потом и увидел идущего со стороны леса человека. Он был в длиннополой чёрной одежде, в чёрной же шапочке.
— Мир вам, — сказал.
— Здравствуйте, — ответил Плотников, понимая, что перед ним монах. Пригласил неуверенно: — Присаживайтесь.
Монах сел на валежину, стянул нога об ногу пыльные кирзовые сапоги, размотал портянки.
— Там река, — махнул рукой Плотников, и неожиданный гость, кивнув, пошёл босиком по холодной траве, и слышно было, как он плескался и фыркал.
Плотников был недоволен тем, что нарушено его одиночество, да ещё монахом, с которым и говорить-то не знаешь о чём. Но поднялся, сходил к машине и достал из рюкзака вторую ложку и пластмассовый стаканчик. Прихватил ещё чайник, спустился к реке чуть выше того места, где умывался монах, набрал воды и вернулся к костру.
Пришёл и монах, капли блестели в тёмной густой бороде.
— Чаю сделаем, — сказал Плотников, просто, чтобы что-то сказать.
Монах не ответил. Он опять сидел на валежине, глядел на огонь полуприкрытыми глазами.
Плотников установил над огнём железную треногу, повесил на крюк чайник.
Затем поставил между собой и гостем котелок, снял с него крышку, и оттуда дохнуло густым рыбным духом. Хлеб и помидоры лежали уже нарезанные на куске клеёнки.
— Спаси Господи, — сказал монах, перекрестился и принялся за уху.
Плотников встряхнул фляжку:
— Будешь?
— Нет, спасибо, — монах покачал головой.
— А я приму. — Плеснул в стаканчик, выпил одним глотком и торопливо заел.
Гость всё молчал. А в Плотникове закипало раздражение. Он с вызовом спросил:
— Монах?
Незнакомец кивнул.
— Ну и как?
— Что? — Монах вопросительно приподнял брови.
— Спас душу? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я бы, может, тоже хотел так, ушёл — и одна забота: душу спасай, молись. — Он говорил сбивчиво, торопливо, злясь уже на себя за эту торопливость, от этого ещё больше сбиваясь. — А работать? А семья…
— Простите меня, — произнёс вдруг монах, встал, подхватил свой вещмешок и ушёл в сторону.
Плотников выпил ещё из фляжки, остатки зачем-то плеснул в огонь, и на мгновение костёр взметнулся, растолкнул тьму и сразу опал, обессилел. Плотников поднялся и пошёл за монахом…
…Он стоял на коленях, склонившись, и Плотников сперва подумал, что он споткнулся и повредил ногу… В этот момент выглянула из-за тучи луна, и Плотников увидел перед ним икону, прислонённую к мешку. И он поспешно отвернулся, бесшумно ушёл. Лёг у прогоревшего костра, запахнулся бушлатом, долго ворочался, пока не забылся чутким сном. Но и во сне что-то говорил монаху, что-то втолковывал ему, о чём-то спрашивал, а тот всё молчал…
Утром он осмотрел округу, даже крикнул несколько раз. Монаха не было.
Вскоре Плотников собрался и уехал в город.
…Трепещет багровой листвой осина, путаются в жёсткой траве серебряные нитки паутины, тянет студёный ветерок.
Плотников стоит на берегу, смотрит на беспокойную воду. И пытается понять, что же произошло здесь, на этом месте, месяц назад. Почему он никак не может забыть того монаха? Да был ли он? Может, приснился?
Вон кострище, валежина, на которой он сидел. Здесь он стоял перед иконой… Кто? Кто он такой?
Потрескивают дрова, шумит на недалёком перекате вода, вскрикивает птица в лесу… Плотников думает о монахе, о себе…