После неудачно сыгранных дней
Вы снова ударились друг в друга
Она выбрала его из прочих парней,
Потому что он был из совсем другого круга.
Она стала мамой, а он стал отцом.
На белой шестерке катался весь день
Он высадил пьяных дедушек под крыльцом
И сам в итоге напился в пень.
А суеверная бабушка открыла шкафы для успешных родов
Как делали прапредки многих народов.
А он вообще не понимал, что сейчас происходит
И не думал о том, как быстро время проходит.
Он был и не глупым, наверное
Но жизнь он ломал конкретно.
Особенно в тюрьме, захлебываясь в тюрьме
И постарел заметно.
И не знал он сколько дочери лет,
Почему она перекрасила волосы в ядерный цвет,
И не любит отмечать день рожденья
И почему в обед её гложат сомненья.
Он не целовал её на ночь в лоб
Да как и в половину ею прожитых дней.
Он был в её памяти, словно злобный микроб,
Который мог убить табун лошадей.
Но когда он снова стал не микробом,
А чем-то вроде отца…
Я не могу описать всю эмоциональность его лица.
Потому что был рад, что перестал быть для неё душевным ознобом.
А ей тошнотворно было терпеть его пальцы
И противно рассказывать истории,
Про то, как Миша пригласил её на танцы,
И про не существующие санатории.
Он не слушал её любимых стихов наизусть
И понятия не имел, почему на лице всегда грусть.
Он тянулся к ней как к отроку,
А она в их общении не видела проку.
Она терпела его мерзкий вид
Никогда не сознаваясь, почему голова так болит.
И почему всегда так рано уходит
И домой не идет, а по улицам бродит.
Она для него осталась загадкой,
А он для неё мозолью на пятке.
И он будет за ней наблюдать украдкой
Как она в парке и с ней все в порядке.
И они не будут больше ни кем.
Все как обычно, все без делем.
Её наплевать, а ему совсем нет,
Это и есть, последний куплет.