Ты сказал — это просто. И было предельно просто.
Разошлись по касательной, не подошли по ГОСТам.
Пережили друг друга /как голод, войну, чуму/.
Повзрослели, покрылись памятью, как коростой,
И однажды проснулись братьями по уму.
Я любила всех твоих женщин за то, что им Ты совсем не казался светел, недостижим.
Я давала себе совет, /как дает санитар зажим/,
Отпускать тебя с каждым выдохом из груди,
Приговаривать — Бог с тобой, уходи.
Ты остался внутри, самой прочною из пружин,
Научив говорить с собой сдержанно, как с чужим,
Верить «светлому завтра» и прочей безвкусной лжи.
Что до правды, ей свойственно быть своей.
Её больше в изгибах твоих плечей,
Чем в любой из теорий, наук, доктрин.
Упаси её, Господи, стать ничьей,
Ведь «ничейность» — удел ветров и безродных псин.
И последнее: (Рад ты, или не рад?)
Ты оставил на память ценнейшую из наград.
Ты оставил мне — слово — звенящее, как ручей:
Надави посильнее — не горечь, но нежность брызнет.
Ведь за то, что ты — слез и стихов моих казначей,
Я люблю тебя больше, чем в первую из ночей,
И сильнее, чем все мои девять жизней.