Она не умела жить без гроша,
летать в самолётах и есть с ножа,
засыпать без подушки, на сквозняках,
и вообще — спать в чужих домах.
И утром вставать регулярно в семь —
она не умела совсем, совсем…
Она не умела знать, что по чём,
(она никогда не любила счёт),
и как сэкономить, и где что взять —
она никогда не могла понять.
Она для начальника, что суров,
готовила утреннее лицо,
такое печальное и без слов,
снимала и одевала кольцо,
вздыхала, рассеянно поводив
глазами, топталась вокруг стола,
и руку прикладывала к груди,
и признавалась, что проспала.
Ну как не простить этот вот наив,
улыбку и нежное это «ой!..»
(конечно, начальник, ей всё простив,
её отпускал и махал рукой…)
Она не умела ни прясть, ни шить,
(однажды связала шарф, но давно)
И по-французски не могла говорить
поскольку и это ей не дано…
Она не умела готовить плов
и не понимала совсем в вине…
Но всё-таки что-то к ней всех влекло…
…уж очень легко было рядом с ней