Моя мама родилась в счастливой семье, у любящих родителей. И у её отца, и у матери были уже до этого свои семьи, дети… Мама стала у них единственным общим ребёнком, самым младшим и самым любимым, заласканным обоими кареглазым воробушком, которого называли только уменьшительно-ласкательно — Юлечкой…
Это счастье продолжалось недолго. В один из чёрных дней в дом к моей бабушке, совсем тогда ещё молодой сорокалетней женщине, постучали и сообщили, что её старшего сына немцы забрали в комендатуру. Бабушка, стиравшая в корыте бельё, как была, мокрая и распаренная, выскочила на мороз… Через несколько дней она умерла от воспаления лёгких.
Трёхлетняя Юлечка впервые столкнулась с чем-то страшным и необъяснимым, хотя и не понимала, что произошло: её мама неподвижно лежала на лавке, накрытая простынёй, и не отвечала на её жалобный зов. В суматохе подготовки к похоронам маленькую девочку забыли покормить, а отец обезумел от горя и не замечал ничего. Юлечка то и дело подбегала к лавке, стягивала простыню, тянула маму за руку и горько плакала: «Мама, дай каши, мама, дай!» Подбегали какие-то чужие женщины, поправляли простыню, оттаскивали несчастного ребёнка от недвижимой матери, а накормить по-прежнему забывали… Каждый раз у меня разрывается сердце, когда я пытаюсь представить, что творилось в тот момент в маленькой головке у бедной крохотулечки, какую чудовищную несправедливость она пыталась осознать, как голодно, страшно и одиноко ей было…
Через какое-то время дед снова женился — ему тяжело было одному справляться с целой оравой детей. Мачеха маме попалась на редкость — добрая, сердечная, она любила маму, как собственное дитя. Всё вроде бы складывалось хорошо, Юлечка опять была в семье главной любимицей. Но… когда ей исполнилось 9 лет, вдруг сгорел от рака отец: умер ночью, свернувшись в клубок от боли на печи, рядом с Юлечкой, своим ненагляднышком…
И опять в суматохе до неё никому не было дела… У мачехи своих, родных детей было достаточно, — дай Бог бедной женщине было хотя бы их прокормить, — поэтому вопрос о том, с кем теперь останется моя мама, стал ребром. Из всех её сводных братьев и сестёр у неё единственной не осталось ни отца, ни матери… Всё время, пока готовились к похоронам, хоронили и поминали, Юлечка постоянно слышала бабье сокрушённо-сочувствующее шушуканье:"И кому теперь этот бедный ребёнок нужен?.." А она уже была достаточно взрослой для того, чтобы понимать, что это значит…
Когда ночью она, наконец, забылась тяжёлым сном, её начали преследовать голоса, эхом повторявшие раз за разом в какой-то мутной и ватно-тягучей многоголосице: «Кому этот ребёнок нужен… Кому этот ребёнок нужен…» И вдруг неожиданно этот нестройный хор прорезал ясный и уверенный голос:"МНЕ этот ребёнок нужен!" и мама увидела женщину, которая спустилась откуда-то с неба, накрыла её с головой своим белым покрывалом и прижала к себе… Разговоров о Боге мама тогда не слышала, близкие в церковь не ходили, волей-неволей все были атеистами. Поэтому мама про себя решила, что к ней явилась Добрая Фея — так она её про себя назвала. И только в десятом классе мама, уже вполне взрослая девушка, комсомолка и атеистка, вспомнила этот сон… И вдруг осознала, что родилась она на Покров, и неожиданно сердцем поняла и приняла, что взяла её под своё покрывало не Фея, а сама святая Богородица…
По странному совпадению, я тоже должна была родиться на Покров, доктора указывали именно этот срок — 14 октября. Я родилась с задержкой, на целые две недели позже, и, несмотря на то, что у меня в жизни бывали тяжёлые, а то и просто жутковатые моменты, мне тем не менее иногда кажется: меня тоже прикрывает краешек того покрывала святой Богородицы…