Время есть,
Но не жрать,
Время есть,
А я жру,
Что, нам время дано,
Для того, чтобы есть?
Что, для этого
Завтра не будет?
Не завтра ли, а ныне, в этот час,
В котором тень над городом повисла,
Мы каждый миг глотаем про запас,
Как будто он — последнее из чисел?
Не для того ль, чтоб наполнять живот
Дешёвым смехом, суетной борьбою?
Чтоб в бездне дней, где смысл не живёт,
Кричать «Я есть!» и быть самим собою?

Но это «есть» — всего лишь тонкий лёд,
Над бездной, что зовётся небытьём.
И каждый раз, когда душа поёт,
Она поёт о том, что мы умрём.
И каждый съеденный, бездумный миг,
Как тающий на языке леденец,
Лишает нас неписаных вериг,
Ведя к концу, где всем мирам конец.

Что ж за обман таится в этой спешке,
В безумном беге от себя самих?
Мы мним себя — властителями пешек,
А сами — пыль на тротуарах лживых.
Мы строим стены, замки, города,
Но каждый камень — лишь кусочек боли.
И где же суть, когда горит звезда,
А мы глядим на дно пустой тарелки?

Не завтра ли? А может быть, уже?
Рассвет мерцает призрачной надеждой.
Но если смысл лишь в телесной меже,
То чем тогда наполнить наши вежды?
Чем озарить распахнутую тьму?
Чем отогнать вселенскую зевоту?
Что крикнуть небу, сердцу своему,
Чтобы не стать последней, жалкой нотой?

Завтра не будет. Будет только миг,
Когда душа прорвёт свою тюрьму.
И то, что мы не съели, не пропили,
Вдруг обернется истиной всему.
Не хлебом лишь, не зрелищем одним,
Дано нам быть в дыхании мгновенья.
А ветром стать, и облаком седым,
И эхом в Вечности, как откровением.

Пусть мир вокруг — безумный карнавал,
Где каждый акт — отчаянное «жру».
Но в глубине, где дух мой не устал,
Я знаю: не для этого горю.
Я не для пищи дан, не для потерь,
Не для того, чтобы мелькать во тьме.
Я для того, чтоб распахнуть дверь,
И встретить Завтра — Времени в тюрьме.