Тени воробьев скользили по кирпичу, цепляясь за выщербленные подоконники. Леонид Федорович сидел в своей каморке, заваленной не книгами, а коробками. Картонные, деревянные, пластиковые — все хранили тонкие прямоугольники с перфорацией и полустертыми буквами. Билеты на метро. Тысячи. Может, миллионы. Не просто «А» или «Б» разных годов. Здесь были билеты со станций, которых нет.

К нему пришел молодой журналист, Артем, с навязчивым запахом дешевого одеколона и диктофоном, жаждущим сенсации.

Артем: (Нервно потирая руки) Леонид Федорович, спасибо, что согласились. Коллекция… поражает. Но зачем? Просто бумажки.

Леонид Федорович: (Не поднимая глаз, пальцы скользят по стопке билетов, словно читая шрифт Брайля) Бумажки? Артем Артемович, это паспорта. Пропуска. Свидетели. Каждый — отпечаток мгновения, когда человек исчез в чреве города и возник в другом его конце. Магия перемещения. А магия всегда оставляет след.

Он вытащил один билет, необычайно белый, почти фосфоресцирующий в тусклом свете лампы накаливания. На нем четко читалось: «СТАНЦИЯ „ПОЛУНОЧНЫЙ ПЕРЕКРЕСТОК“».

Артем: (Прищурился) Полуночный Перекресток? Нет такой. Никогда не было. Фальшивка?

Леонид Федорович: (Тонкая улыбка тронула углы губ) Город, Артем Артемович, как старая шкатулка с двойным дном. Есть метро для всех — светлое, шумное, с рекламой йогуртов. А есть… другое. Оно открывается не по расписанию. Оно открывается для расписания. Для тех, кто опоздал на последний поезд в буквальном смысле. Или в переносном. (Он постучал белым билетом по столу). Вот ключ. Один из многих.

Артем: (Голос дрогнул) Вы хотите сказать… что есть секретные станции? И вы… ездили? На них?

Леонид Федорович: (Взгляд стал непроницаемым, как гранитная облицовка вестибюля) Я? Нет. Я — хранитель. Коллекционер. Эти билеты… они не продаются в кассах. Их находят. На холодных скамейках заброшенных переходов. В щелях старых кресел вагонов, списанных еще до твоего рождения. Под ногами, где темно и пахнет маслом и пылью веков. Иногда… их оставляют. Как плату. Или предупреждение.

Он открыл коробку, обитую выцветшим бархатом. Внутри лежали билеты необычных оттенков: глубокий индиго («СТ. „ТЕНЬ МИНАРЕТА“»), болотной зелени («„ЗАБЫТЫЙ КАНАЛ“»), ржаво-коричневый («„ПЕЧЬ ВРЕМЕНИ“»). Каждый выглядел подлинным до жути.

Артем: (Шепотом) Кто их оставляет? Кто ездит… туда?

Леонид Федорович: (Наклонился вперед, запах старых книг и металлической пыли стал гуще) Ты слышал легенду о Проводниках? Не машинистах. О тех, кто… направляет движение в неучтенных тоннелях. Тех, кто знает маршруты, не нанесенные ни на одну карту. Они выглядят как обычные пассажиры. Только… слишком спокойные. Слишком знающие. И взгляд… будто видят не стены тоннеля, а то, что за ними. Или когда за ними. Иногда они роняют билет. Специально? Случайно? Кто знает. (Он откинулся на спинку стула). Мой дед, стрелочник, нашел первый. На «Печи Времени». Говорил, там платформа была пуста, но вагон… вагон гудел, как раскаленный котел. А в окне мелькнуло лицо, похожее на его отца, умершего за тридцать лет до того. Молодое лицо.

Тишина повисла густая, как подземная сырость. Артем сглотнул, его диктофон казался вдруг жалким и бесполезным.

Артем: И… что с ними делать? С билетами?

Леонид Федорович: (Внезапно обыденно) Хранить. Каталогизировать. Помнить. Город дышит, Артем Артемович. Дышит паром из вентиляционных шахт, гулом поездов, шепотом миллионов шагов. И его дыхание… оно сложное. Многослойное. Эти билеты — чешуйки на его коже. Следы невидимых путей. (Он аккуратно убрал белый билет в бархатную коробку, щелкнул замком). Иногда я думаю: если собрать их все, правильно сложить, как мозаику… может, откроется главная станция? Точка, где сходятся все незримые рельсы. Где можно купить билет… не в другой район. А в другое состояние города. Или себя.

Артем вышел на улицу. Вечерний город шумел, мигал неоновыми язвами. Он спустился в метро, привычное, знакомое до тошноты. Купил билет. Желтый, скучный. «А». Когда поезд рванул в темноту, Артем прижался лбом к холодному стеклу. В черном зеркале тоннеля ему на миг померещилось не его отражение, а чье-то другое лицо — спокойное, знающее, с глазами, устремленными сквозь камень и время. А на сиденье рядом, где никого не было, лежал крошечный прямоугольник бумаги неземного синего цвета. Он не стал его брать. Просто запомнил оттенок. И дрожь в коленях.

Леонид Федорович потушил лампу. В темноте коробки с билетами тихо звенели, как ключи в связке невидимого сторожа, охраняющего самые глубокие тайны города, спрятанные не под землей, а между его официальными маршрутами.