Стекло окна холодное, хоть щека прилипла. Как тогда, в детстве, к витрине кондитерской. Только сахара нет. Только серые тени ползут по стене напротив, удлиняясь, растворяясь. Пятый час. Он же сказал: «После четырех». Сказал? Или это шепот ветра в телефонной трубке, принятый за обещание?

(Голос в голове, нарочито бодрый): Ну чего ты? Бывает. Занят человек. Пробки. Встреча затянулась.
(Другой голос, глухой, из подполья души): Занят? Или занят кем-то? Помнишь, как он вчера отводил глаза, говоря о планах?
(Первый, с натужной легкостью): Придумываешь! Он просто… осторожный. Не любит громких слов.
(Второй, ледяной струйкой): Громких слов? Он не любит слов вообще. Только намеки. Только туман, в котором так удобно заблудиться… как ты сейчас.

Рука сама тянется к телефону — проверить гудок. Абсурд. Только что звонил сантехник насчет протечки сверху. Гудок есть. Значит… Значит, причина в том конце провода. В молчании, которое стало физическим — комом в горле, свинцом в животе.

Стол. Телефон. Молчаливый монолит. Он превращается в артефакт, в центр вселенной ожидания. Вокруг него — пустота, звенящая, как опустевший стакан после тоста, который не прозвучал. Каждая пылинка на корпусе видна с нелепой четкостью. Каждая микроцарапина — шрам на поверхности времени.

(Первый голос, уже с трещиной): Позвони сама. Спроси. Просто: «Ты звонил?»
(Второй, с горькой усмешкой): И услышать? «Извини, забыл»? Или «Ты что, не поняла? Это было не всерьез»? Или… тишину в ответ, еще более унизительную?
(Первый, почти плача): Но ждать же невозможно!
(Второй, обреченно): Возможно. Ты уже ждешь. Смотри: тень от вазы уже пересекла половину стола. А звонка… нет. И не будет.

Внезапно — спазм надежды! Шорох за стеной? Шаги на лестнице? Сердце — обрывок бумаги, подхваченный ветром — взлетает к горлу. Замирает. Слушает. Это… соседи. Смех. Ключ в замке. Чужая жизнь, бурлящая за тонкой перегородкой. Твоя же жизнь сжалась до размеров молчащего аппарата, до точки в пространстве перед этим черным пластиковым окошком, которое не светится.

(Голоса сливаются в шепот, обращенный к пустоте): Ты же знаешь. Ты знаешь. Почему заставляешь меня играть в эту пытку? Почему я согласилась на эти правила — ждать у телефона, как преданный пес, пока хозяин…
Финал приходит не со звонком, а с его окончательным отсутствием. С пониманием, которое падает тяжело и неумолимо, как ночь за окном. Ты знала с самого начала. Знала, когда принимала его туманные «может быть» за твердое «да». Знала, когда строила воздушные замки на фундаменте из его невнятных полуулыбок. Этот звонок… он был лишь призраком твоей собственной, отчаянной надежды, отраженным в зеркале его удобного равнодушия.

Рука, наконец, отрывается от холодного стекла. Отпечаток щеки побледнеет и исчезнет. Как и ожидание. Остается только квартира, тишина и горький осадок на языке — вкус правды, которую ты так старательно от себя прятала, пока ждала звонка, который ты же знала, что не раздастся. Никогда.