Туннель зиял черным ртом чудовища, заглатывая Лин Фэна. Сколы мрака и слюдяные отсветы далекого пожара сливались в прогнивший зев исполинского червя. Каждый шаг отдавался огненной хлыстью в ребрах — отзвук сжимающей хватки ци Чэнь Хая, чьи ядовитые щупальца выжигали меридианы изнутри, оставляя смрадное тление и ломоту выкрученных суставов. Медный звон в ушах от Костяного Звона, словно удары кузнечного молота по наковальне черепа, сплавлялся с хриплым треском его собственного дыхания — рваным, клокочущим звуком легких, изодранных в клочья адреналином и пылью. Пыль взрыва, едкая и густая, маслянистая, пахнущая серой и сгоревшей органикой, забивала горло, смешиваясь со вкусом крови — медной горечью на языке — и страха — звериным, первобытным привкусом, стекающим по задней стенке глотки. Он бежал, подгоняемый не столько ногами — ватными, предательски подкашивающимися — сколько голой, звериной волей к жизни и леденящим холодом погони, впивающимся в спину когтями. Этот холод был мертвенным, неумолимым, как скольжение влажного савана по могильному камню; он чувствовал его дыхание — запах тлена и древней земли, проникающий сквозь ткань куртки.

«Лево! Проход! Быстрее!» — мысленный кинжал Лэй Янь вонзился в сознание, острый, но лишенный привычной ледяной, хирургической отточенности. В нем дребезжала трещина, сквозь которую пробивалась настоящая, острая тревога — немыслимая для духа меча. «Ее сияющая форма была невидима, но связь с мечом ощущалась как натянутая до звона струна — струна арбалета, готовая лопнуть; она отдала слишком много на тот последний, хирургический удар молнии, выжигая резерв. «Близко. Четверо Теней. Не люди, не призраки — сгустки анимированной тьмы, пожиратели света. Чэнь Хай замедлился — своды ранили гордыню. Возможно, задели тело. Но это — глоток воздуха. Миг.»

Лин Фэн рванул в указанную щель, с трудом протискиваясь между острыми зубами рухнувших камней. Острые грани впивались в ладони, рвали кожу и ткань, оставляя кровавые отпечатки на холодном камне. За спиной — едва уловимый шурш-шурш, противный шурх-скрежет, словно черный шелковый саван смерти трется о шершавый камень. Тени. Не бежали — скользили, бесшумные, как дым, и неотвратимые, как сама ночь, заполняющая ущелье.

«Тупик?» — ледяной кинжал отчаяния вонзился в самое нутро Лин Фэна, когда проход внезапно сжался до узкой щели, намертво запертой циклопической глыбой, холодной, монолитной и безнадежной, как сама Смерть.
«Нет! Стена… трещина! Чувствуй? Воздух! Бей! ВСЕЙ СИЛОЙ ВЕТРА-ЗЕМЛИ! ТОЧКА НАД ТРЕЩИНОЙ! СЕЙЧАС!» — Лэй Янь скомандовала с хриплой отчаянной резкостью, ее голос звучал с надрывом, словно она сама билась о невидимые стены.

Лин Фэн не раздумывал. Он вобрал последние крохи силы из Ключа Ветра — не буйный шквал, а сжатую до предела, ревущую сердцевину тайфуна, готовую разорвать его изнутри — и слил ее с яростным толчком ци «Сердца Горы», подчиняя слепую ярость холодной, хирургической точности приказа. Он ударил не кулаком, а всем израненным телом, ставшим тараном, направив адскую, спиралевидную бурю стихий в указанную точку. Кость хрустнула, мышцы рвались под кожей, но воля была стальна.

СКРЕЖЕТ-ГРОХОТ! ВУУУМ-КРРРАК! Не грохот, а низкий, гулкий стон самой земли. Камень не рассыпался. Он прогнулся внутрь со скрипом и скрежетом ржавых веков, словно гигантская, забытая всеми дверь на заклязших каменных петлях, открыв узкую, скрытую нишу, откуда пахнуло сыростью и… чем-то иным — горной свежестью. Лин Фэн ввалился внутрь, потеряв равновесие от удара и края истощения, рухнув на колени. Задыхаясь, он рванул на себя неподвижную глыбу-дверь. Она с нечеловеческим скрипом камня по камню, будто нехотя, встала на место, оставив лишь щель.

Темнота. Абсолютная, всепоглощающая, как смола. Кроме судорожного мерцания молний на «Жале Грозы», брошенном на пол, и тусклого свечения нефритового феникса у его груди — крошечные маяки в океане мрака. Воздух — спертый, тяжелый, пропитанный запахом вековой каменной пыли, влажного грибка и… странной, едва уловимой свежестью, как запах горных трав на рассвете и озона после ливня, бьющего в скалы.

«Тише тени!» — мысль Лэй Янь была едва слышным шелестом падающего листа. «Не шевелись. Не дыши громко. Их тени скользят снаружи… как пауки по паутине. Вынюхивают. Ловят вибрацию.»

Лин Фэн прижался спиной к ледяной стене ниши, стиснув зубы, чтобы заглушить стон. Боль в ребрах была белой костью, рвущей плоть, ци буксовало в поврежденных каналах, голова гудела перегрузкой и недосыпом. Он слушал. Снаружи — тишина, густая и натянутая, как паутина из невидимых нитей внимания. Он чувствовал их. Ледяные точки давления за камнем. Они стояли. Слушали. Чуяли.

Минуты тянулись как часы из раскаленного свинца. Каждая секунда — натянутый нерв. Капля пота, соленая как слеза, скатилась по виску. Лин Фэн закрыл глаза, пытаясь медитировать, усмирить бурлящее ци, отодвинуть боль. Но перед глазами вставали картины: презрительная усмешка Чэнь Ли, пустые, бездонные глаза Теней, ледяная ярость Чэнь Хая… и глаза Лань Синьюэ у озера — глубокие озера тревоги. «ЖИВИ!»

«Отступают…» — наконец прозвучал голос Лэй Янь, потерявший стальной блеск, ставший приглушенным, как затупившийся клинок. «Чуют подвох или теряют след в пыли. Но не уйдут. Передышка. Короткая.»

Облегчение, сладкое и головокружительное, накатило волной. Он едва не рухнул. Тело дрожало мелкой дрожью от адреналинового отката, мышцы горели.

«Исследуй нишу,» — приказала Лэй Янь, голос чуть громче, но все еще с хрипотцой. «Не просто укрытие. Чуешь? Эхо… древнее. И свежесть. Источник здесь.»

Лин Фэн, опираясь на «Жало Грозы» как на костыль, поднялся. Мерцание молний и свечение феникса выхватили из мрака маленькое пространство. Стены — гладкие, обработанные рукой мастера. В центре — углубление в полу, заполненное… не водой. Густая, как жидкий янтарь, жидкость, мерцающая изнутри тысячами бирюзовых искр. Над ней витал легкий туман, источающий ту самую игольчатую свежесть. Рядом — грубая каменная плита-ложе. На ней — три глубокие трещины и стрела, врезанные в камень.

«Слезы Терпения,» — мысль Лэй Янь прозвучала с глубоким узнаванием и глухой, древней печалью, будто она вспомнила что-то давно утраченное. «Капли чистой земной ци, копившиеся в сердце горы тысячелетиями, как слезы камня. Лечит плоть, успокаивает бурлящий дух, скрывает ци носителя под покровом древней земли. Ненадолго. Но цена… твой разум заплатит монетой страха. Он станет зеркалом твоих глубин.»
 — Цена? — мысленно хрипло спросил Лин Фэн, уже чувствуя, как бирюзовый туман обволакивает его, принося первое слабое облегчение, прохладу на изможденную кожу.

Лин Фэн не колебался. Выбора не было. Сбросив порванную, пропитанную потом и кровью куртку, обнажив сине-багровые синяки и ссадины, похожие на карту страданий, он опустил руки в прохладную, вязкую субстанцию. Ощущение было мгновенным и оглушающим — тысячи невидимых игл чистейшей, кристальной энергии впились в кожу, устремились по поврежденным меридианам, как серебристые пауки, латая разрывы, гася воспаленное пламя боли. Он невольно вздохнул — первый глоток облегчения. Но затем…

Видения нахлынули черным валом:

• Чэнь Хай, его пальцы, черные от ци, как обугленные сучья, сжимают горло Наставника Вана. Старик не хрипит, не бьется. Он смотрит на Лин Фэна сквозь толщу видения — и в его глазах нет укора, лишь бесконечная, всепрощающая грусть, глубже пропасти. «Беги, дитя мое… Я… горд…» Призрачно-ледяной клинок, выкованный из кости предательства, пронзает его собственную грудь. Боль — не физическая, а всесокрушающая волна вины и стыда, топящая разум. Лин Фэн вздрогнул всем телом, застонал, пытаясь вырвать руки из целительной топи, но они будто приросли, втягивая его глубже. По коже запястий поползли темные, как запекшаяся кровь, прожилки — материализованные тени кошмара.

• Лань Синьюэ, ее лунные одежды превращены в кровавые лоскутья, диадема разбита, рассыпавшись алмазной пылью. Она падает под ударами незримых, но ощутимых до дрожи когтей. Ее взгляд, обычно глубокий и спокойный, как горные озера, — теперь озера чистого, немого ужаса и немого вопроса, вонзающегося в душу: «Где ты? Почему не спас?» Ледяная судорога сжала его собственное горло, выжимая воздух. Боль утраты и абсолютной, парализующей беспомощности. Соленые слезы смешались с бирюзовым туманом, становясь частью пытки.

• Он сам, на троне из костей. Сплетенном из белесых останков и скрепленном запекшейся кровью. Его руки — не его руки, а когтистые лапы, по локоть в крови — не врагов, а стариков с морщинистыми лицами и детей с широко открытыми, непонимающими глазами. В глазах этого двойника — пустота, холоднее и страшнее, чем у Чэнь Хая. В руке — не «Жало Грозы», а искаженный, черный, пульсирующий мерзким светом Ключ Ветра, извергающий не воздух, а смрад. Сердце Лин Фэна сжалось в комок ледяного отвращения к самому себе, к этому возможному будущему. Он закричал внутри, отрицая это черное, уродливое зеркало, рвался прочь.

«Держись!» — сквозь толщу кошмара, как луч солнца сквозь грозовую тучу, пробился теплый свет от «Жала», вплетенный в голос Лэй Янь. Голос духа меча, закаленного в тысячах битв и бездне потерь: «Тени! Всего лишь тени твоих страхов! Но помни — страх лишь обратная сторона заботы! Используй эту боль! Выкуй из нее нерушимый клинок воли! Ради них! Ради Наставника! Ради Лань! Ради себя! Ты ДОЛЖЕН подняться! СТОЙ!»

Слова, пронизанные опытом, стали якорем в кромешной буре. Лин Фэн ухватился за тепло феникса у груди, за слабый, но стойкий пульс Искры Первогоря, за эхо голоса Лань Синьюэ: «ЖИВИ!» Он перестал отталкивать кошмары. Вместо бегства он сделал невозможное — шагнул НАВСТРЕЧУ, прямо в самое пекло боли, неся как щит образы тех, кого любил и кем дорожил, и свою клятву вернуться. Страх… не исчез. Он кристаллизовался, сжался под невероятным давлением воли в алмазную, невероятную твердость цели. Он направил чистую, прохладную энергию «Слез» не только на латание плоти, но и на прояснение духа, на заточку воли, на сжигание шелухи сомнений.

Мучительные видения не растворились, а отступили, как ночные твари перед первыми лучами рассвета, оставив после себя выжженную, почти стерильную ясность сознания. Адская боль в ребрах, еще мгновение назад рвавшая сознание, сжалась до тлеющего угля, управляемого, отодвинутого. Ци, рвавшееся как зверь в клетке меридианов, теперь текло тяжелой, уверенной магмой, смешивая яростную мощь Земли с прохладной, животворной свежестью родника, обретая новую, невиданную глубину и плотность. Он стоял на Пике Шестой Ступени, но его основа, его стержень ощущались прочнее гранита, выдержавшего эпохи.

Он открыл глаза. Чувствовал себя… не залатанным, а перекованным в горниле страха и боли. Изможденным до предела, но цельным, как никогда. Боль превратилась в тупое, далекое напоминание, как шрам, уже затягивающийся. Мысли текли холодными и ясными, как горный ручей под тонким утренним льдом. Ниша светилась мягким бирюзовым сиянием самого родника; нефритовый феникс на груди горел ярче, его тепло глубже проникало в тело. Время потеряло берега.

«Выдержал,» — мысль Лэй Янь прозвучала непривычно. В ней не было привычной стальной отточенности, а нотка… не то уважения, не то удивленного признания. «Немногие смотрят в глаза своим демонам на дне бездны и не ломаются, не теряют себя. Ты использовал 'Слезы' не как костыль, а как молот и наковальню. Теперь слушай.» Голос стал стратегическим, но без прежней бесстрастности. «Чэнь Хай не ушел. Не мог. Он затаился где-то выше, у выхода из этих каменных кишок. Его чутье… оно как щупальце. Он чует тебя сквозь толщу камня. Тени рыщут в туннелях, как гончие. Передышка кончается. Нужен путь. Не назад. Не в лоб. В обход. Вниз.»

Лин Фэн встал, ощущая под ногами не шаткость, а новую, глубинную твердость. Подошел к грубому каменному ложу. Стрела указывала в глубь стены за плитой. Старик… знал об этом убежище? Предвидел?
«Цзинь Бо знает больше, чем говорит. И доверяет меньше,» — парировала Лэй Янь, ее голос скользнул по стене ниши. «Проверь стену за ложем. Путь там. Его ци… она оставила слабый след, как паутинку.»

Лин Фэн надавил ладонью в указанном месте. Камень, покрытый слоем пыли, подался бесшумно, с едва слышным шипением скользящего по салазкам механизма, открыв узкий, нисходящий лаз. Оттуда потянуло запахом сырости, старой плесени… и далеким ропотом воды. Новый путь. Путь в неизвестность, но путь.

Перед тем как нырнуть, он зачерпнул «Слез Терпения» в пустую флягу с пояса — каждая капля могла спасти жизнь. Уже собрался двинуться, перенеся вес на край лаза, когда нефритовый феникс на его груди ВЗОРВАЛСЯ паническим, искаженным светом, болезненно ярким в темноте ниши. И одновременно в сознание ворвался голос Лань Синьюэ — но не ее голос. Искаженный, рвущий душу, полный нечеловеческой боли и ужаса:

«Лин Фэн! Слышишь?!.. Держись подальше от Верхних Ру… Ловушка! Чэнь Хай… ОН ЗДЕСЬ НЕ ТОТ, КТО… А-А-АХХХ!»

Нечеловеческий вопль, звук рвущейся на клочья плоти и ци, нарастающий гул чужой, всесокрушающей мощи… и резкий, окончательный ЩЕЛЧОК разрыва связи. Феникс погас мгновенно, оставив в груди Лин Фэна не просто пустоту — ледяную, зияющую пропасть, немедленно заполняемую ревом бессильной ярости и животного ужаса.

Она! Сейчас! И Чэнь Хай… лгал? Или… Двойник? Иллюзия Теней? Или страшная правда? Ловушка внутри ловушки?
«СПОКОЙНО!» — клинок голоса Лэй Янь вонзился в его панику, пытаясь рассечь ее. «Подлог Теней? Возможно. Их искусство иллюзий бездонно. Но… Даже если это жестокая правда — ты сейчас лишь муха на пути разъяренного дракона. Чэнь Хай сотрет тебя в пыль, не заметив. Твой единственный шанс — путь, который мы нашли! Вниз! К реке! К силе, которая позволит тебе стать ГРОЗОЙ, а не жертвой! ДВИГАЙСЯ, Лин Фэн! ИЛИ ВСЕ БЫЛО ЗРЯ!»

Лин Фэн стиснул «Жало Грозы» до хруста костяшек, до боли. Бешено колотящееся сердце, наполненное яростью и ужасом за Лань Синьюэ, требовало броситься НАЗАД, ВВЕРХ, немедленно, напролом. Но его ноги, его тело, познавшее цену выживания в аду последних часов, не сдвинулись с места. Бежать. Не от страха, а к силе. Стать настоящей грозой. Вернуться не сломанной тростинкой, а сокрушающим ураганом. Воля, только что закаленная в бирюзовом огне видений, сомкнулась вокруг бушующей ярости, как стальные ножны смиряют клинок. Он бросил последний взгляд на родник — крошечный островок спасения в каменном аду — и нырнул в узкий, холодный зев лаза. Сырость мгновенно обволокла его, как саван. Шум воды внизу нарастал, обещая бегство, новые смертельные опасности и… глоток надежды.

Где-то высоко над дымящимися, еще тлеющими руинами секты «Белый Лотос», где последние защитники, обессиленные и обреченные, отчаянно дрались с черными, как ночь, доспехами, отмеченными эмблемой плачущего призрака, стоял Старейшина Чэнь Хай. Он стоял на самом краю обрыва, безучастный к бойне внизу, как будто наблюдал за муравейником. Его пальцы судорожно, до побеления костяшек, сжимали треснувший черный коммуникационный кристалл. Из него лился искаженный, прерывистый голос:

«…Ловушка в Звездном Зале… сработала как часы. 'Лунная Принцесса' и ее верный пес… загнаны в угол. Но… Старейшина Вэй… ранен. Серьезно. Сопротивляется отчаянно…»
 — Он ранен? — голос Чэнь Хая был тише шелеста змеи по пеплу, но от этого его ледяная, безэмоциональная суть становилась только страшнее. В глазах не дрогнул ни один мускул. — Добейте. Чисто. Лань Синьюэ — живой сосуд, ее первозданная ци… чище любых расчетов. Она должна дышать. А крыса? Та, что под ногами?

«Тени ищут. Спрятался где-то в нижних туннелях, как таракан. Но все выходы заблокированы сетью 'Безмолвного Шепота'…»
 — Найдите его! — внезапный, сдержанный рык Чэнь Хая заставил трещину на кристалле поползти дальше. В его обычно мертвенных глазах вспыхнули крошечные, холодные звездочки бешенства. — Он несет Искру и Ключ! Без них — все усилия прах! Мне нужен он! Живым! Или то, что от него останется, способное дышать и страдать! ИСПОЛНИТЕ!

Он резко, почти с яростью, разорвал связь, сжав кристалл в кулаке до хруста осколков. Его взгляд был устремлен не на руины секты, а вниз, сквозь толщу камня, словно он мог видеть сквозь нее. Туда, где прятался его главный трофей… и назойливая заноза, внезапно ставшая неожиданно ценным призом. Уголок его тонких, бледных губ дрогнул в подобии улыбки — ледяной и лишенной всякой теплоты. В этой крысе, оказывается, была стойкость. Темная, упрямая живучесть. Тем слаще будет сломать ее, медленно, вытягивая все секреты и силу. Охота, самая интересная ее часть, только начиналась.