Трещина в плите Зала Боевых Искусств зияла, как черная усмешка судьбы на лице некогда безупречного камня. Для Чэнь Ли этот излом стал не просто повреждением пола — он превратился в кровавую занозу в его раздутом самолюбии, жгучую боль сильнее любой физической раны. Уязвленный до костей, наследник обратил наблюдение за Лин Фэном в маниакальную идею-фикс. Его шпионы — стая голодных шакалов из числа учеников низших ступеней, жаждущих крох благосклонности будущего патриарха — теперь неотступно маячили на горизонте жизни изгоя. Тени прилипали к стенам пыльных коридоров, растворялись в толпе, чтобы материализоваться вновь в самый неожиданный момент, словно пауки из щелей. Шепот за спиной во время тренировок жужжал, как рой ядовитых ос, впрыскивая в уши яд насмешек и угроз. Внезапные «проверки» его убогой каморки превращались в варварское растаптывание немногих пожитков, поиск несуществующей крамолы. Давление, незримое, но осязаемое, как вода, медленно заполнявшая легкие и не дававшая вздохнуть, легло на плечи Лин Фэна каменной плитой.

Забытый Путь был дорогой аскезы, вымощенной осколками костей и соленым потом боли. Каждую ночь в Долине Забытых Шепотов, где воздух пропитался запахами вековой сырости, старой крови и каменной пыли, Лин Фэн методично ломал себя о сырые, неровные стены пещеры. Его кулаки стали жутковатыми монументами фанатичной воли — костяшки скрылись под слоями грубой рубцовой ткани, похожей на кору мертвого дерева. Кожа вечно воспалялась, пульсировала тупым жаром, сочилась сукровицей, но под ней зримо прощупывалась нечеловеческая твердость, будто кости вобрали в себя саму суть скал. Ци, вбиваемое в тело сквозь адскую боль по методике «Сердца Горы», клокотало в жилах, как расплавленная сталь, пульсировало в такт ударам, отдаваясь в землю глухими содроганиями, сотрясавшими скелет до последней косточки. Он учился не просто терпеть давление, как при встрече с Чэнь Ли, а впитывать его, как губка, превращая в горький прирост своей дикой силы. Но плата была чудовищной: каждое утро он просыпался, чувствуя, будто кости вывернуты, а мышцы превратились в сплошной багрово-фиолетовый синяк под кожей. Боль была острым кремнем в сапоге его существования, впивающимся глубже с каждым шагом. Скрывать синяки под грубой тканью, глушить хруст суставов, давя рвущиеся из горла стоны — все это стало частью его двойной жизни, изматывающей игрой в прятки с миром.

Именно в этот миг хрупкого равновесия между тайным, кровавым ростом и нависшей грозовой тучей угрозы пришло сектантское задание. Не героическое испытание для золотых фаворитов, а унизительная рутина — вылазка на склоны Пика Застывшего Облака за «Серебристыми Жилами Земли». Эти хрупкие стебли, светящиеся призрачным голубым светом в сумерках и успокаивающие бурное ци, шли на бальзамы для изнеженных высших чинов. Обычно это был удел Внешних учеников, но в списке значились и «неперспективные» Внутренние, включая Лин Фэна. Унижение? Да, горькое и намеренное. Но и крохотный шанс. Горный воздух, насыщенный дикой, чистой ци, мог подпитать его иссохшее нутро. Главное — это был глоток свободы от тотального надзора шпионов Чэнь Ли.

«Пик Застывшего Облака. Западный склон, ущелье Лунных Слез. Собрать не менее десяти стеблей за три дня. Срок — до заката третьего дня. Опоздание — Каменные Клетки.» — монотонно бубнил Наставник Ли, даже не удостоив Лин Фэна взглядом. Чэнь Ли, стоявший поодаль с группой избранных в сияющих одеждах, едва заметно искривил губы. Его взгляд, брошенный на Лин Фэна, кричал без слов: «Ползи, червь. Но помни — я знаю каждый камень под твоей ногой.»

Путь на Пик стал испытанием на прочность. Крутые тропы вились серпантином, коварные туманы скрывали пропасти, камни срывались под ногами. Лин Фэн ковылял, опираясь на суковатый посох, тело ныло знакомой болью, но внутри тлел огонек свободы. Он чувствовал древнее сердцебиение горы под ногами. Методика «Сердца Горы» работала здесь с удвоенной силой; с каждым шагом он впитывал крохи могучей земной ци, ощущая, как избитые мускулы наполняются упрямой силой камня. Он избегал других, уходя в дикие, безлюдные расщелины, где скалы впивались в небо каменными клыками, а сосны, скрученные ветром, цеплялись за жизнь. Здесь, во мху трещин, он находил «Серебристые Жилы» — хрупкие стебли, светящиеся бледно-голубым, как слезы луны. Работа требовала терпения, которого у него, измученного болью и яростью, почти не оставалось. Каждое прикосновение к стеблю отдавалось жгучей болью в израненных пальцах.

На исходе второго дня, пробираясь по узкой щели, затянутой изумрудным мхом, Лин Фэн услышал звук — не ветра, не зверя. Кристально чистый, неземной свист, будто сама душа горы пела сквозь камень. Инстинкт «Сердца Горы» вколотил его в тень скалы. Дыхание превратилось в парок на холодном воздухе. Осторожно, ступая бесшумно, он двинулся на зов.

Расщелина вывела к крошечному озерцу, зажатому в каменных объятиях. Вода была черной и недвижной, как полированный обсидиан, отражая первые звезды на индиговом небе. И посреди зеркала ночи, на отполированном камне, сидела девушка.

Она была облачена в струящиеся одежды цвета космической бездны, расшитые серебряными нитями созвездий и полумесяцев. Черные волосы, шелковистые и длинные, как крыло ворона, были убраны нефритовой шпилькой в форме летящего феникса. Казалось, сама ночь была вплетена в ее прическу. Лицо… Лин Фэн не видел ничего подобного. Безупречное, как выточенное из лунного фарфора, с высокими скулами и бездонными глазами, в которых горел живой огонь звезд. У губ она держала тонкий стебель тростника, извлекая тот самый завораживающий звук.

Лин Фэн замер, подавив стук сердца. Она излучала не просто красоту — силу. Изысканную, бездонную, как сама ночь, обернутую в шелк и прохладную мощь. Его грубое ци сжалось, чувствуя превосходство, как глина перед алмазом. Он хотел исчезнуть, но нога, одеревеневшая от боли, сдвинула камешек. Звук упал, как выстрел.

Музыка оборвалась. Девушка повернула голову. Движение было плавным, как скольжение лунного луча. Ее взгляд, тяжелый и всевидящий, упал на Лин Фэна — замершего в тени, в грязных лохмотьях, с мешком за плечом и руками, туго перебинтованными окровавленными тряпками. В глазах не было страха или презрения. Лишь любопытство. Глубокое, спокойное, как озеро.

«Пришелец из тени,» — ее голос был чист, как музыка, но теплым, с легкой иронией. — «Ты спугнул мою беседу с горными духами. Они не терпят грубости.» Звук заполнил ущелье, как звон хрусталя.

Лин Фэн покраснел до корней. Чувствовал себя медведем в хрустальном саду. «Я… глубочайше прошу прощения, госпожа. Я собирал травы для секты.» Неловкий поклон. Голос хриплый, сорванный.

«Секта?» — она наклонила голову, изучая его. Взгляд скользнул по вышитому лотосу на грязной рубахе, задержался на бинтах. — «„Белый Лотос Просветления“. И ты… Внутренний Ученик?» Удивление было искренним.
Лин Фэн кивнул, слова застряли в горле. Ее присутствие гипнотизировало, давило тихой мощью.

«Странно,» — она улыбнулась, и это было как восход луны в ущелье. — «„Лотос“ обычно шлет за „Жилами“ слепых. А ты…» Она встала с грацией хищной кошки. — «От тебя веет камнем… и горечью выстраданной боли. Но в глазах…» Шаг ближе. Лин Фэн отступил к скале. «…горит огонь. Не холодный, как у них. Дикий. Как костер в глухой тайге. Который скорее сожжет хозяина, чем погаснет.»

Она подошла вплотную. Ее ци обволакивало — прохладное, но бездонное, как древнее озеро. Лин Фэн чувствовал, как его собственная сила съеживается.

«Меня зовут Лань Синьюэ,» — Орхидея Лунная Звезда. — «А тебя?»

«Лин… Лин Фэн,» — выдавил он. Ледяной Пик. Контраст имен резал слух.

«Лин Фэн,» — она повторила, словно пробуя вкус горного хрусталя. — «Почему прячешь руки? За ними — история, написанная болью.»

Сердце Лин Фэна упало в бездну. «Это… ничего. Работа грубая.» Отвел взгляд, но ее глаза держали.

Лань Синьюэ смотрела пристально, будто видя сквозь бинты. «Боль — не „ничего“. Это знак борьбы. Или…» легкий наклон головы, «…упорства, граничащего с безумием?» В глазах — понимание, почти сочувствие, без жалости. «Мир боевых искусств жесток, как обвал. Порой единственный путь — дробить себя о скалы, пока среди обломков не блеснет истинная твердость. Но даже изъеденный ветром камень может быть прекрасен дикой силой, если в сердце — несгибаемый стержень.»

Ее слова попали в самую сердцевину его тайны. Лин Фэн онемел. Кто она? Как видит сквозь грязь и боль? Он открыл рот, но воздух взорвался немой тяжестью.

Из теней скал материализовались две фигуры. Пожилые мужчины в темно-серых, аскетичных одеждах. Лица — каменные маски. Глаза — бездонные колодцы ледяного расчета и угрозы. Их ци, сдержанное, но чудовищное, придавило все вокруг. Даже ци Лань Синьюэ сжалось в ручеек перед их океаном силы. Футляр со свитком за пазухой у Лин Фэна дрогнул с нотой ненависти.

«Госпожа,» — голос одного (Старейшина Вэй?) был сух, как шелест мертвых листьев, но звучал приказом горы. — «Поздно. Место нечисто. Посторонние…» Холодный взгляд сканировал Лин Фэна до костей. «…оскверняют святость.» Слово «оскверняют» висело смертным приговором.
Лань Синьюэ нахмурилась. Легкая тень досады. «Старейшина Вэй, Старейшина Чжан. Я лишь беседовала с путником.» Голос ровный, но с лезвием стали внутри.

«Беседа с ничтожеством из захолустной секты не цель паломничества, госпожа,» — Старейшина Чжан. Его взгляд на Лин Фэне стал тяжелее, физически сгибая того. — «Ваш отец ожидает к ужину. Его терпение… не вечно.»

Слово «отец» ударило, как молот по фарфору. Лин Фэн понял. Она — дочь власти. «Нефритовая Луна». Спящий гигант. Кивок Чэнь Ли — и его сотрут в пыль.

Лань Синьюэ вздохнула. Облачко пара в прохладе. Она повернулась к Лин Фэну. В глазах — сожаление и предостережение. «Прощай, Лин Фэн. Удачи. Помни:» взгляд стал пронзительным, «даже гранит раскалывается по скрытой трещине, если бить неверно. Порой…» легкий наклон головы, «…нужно слышать шепот ветра, а не лишь глухой стук сердца горы о камень.»

Она протянула руку. На ладони — стебель «Серебристой Жилы», но необычный: длиннее, толще, светился чистым лунным светом. «Царственный Стебель». Легендарная редкость. «Возьми. Пусть напомнит: свет рождается и в самых темных ущельях.»

Лин Фэн онемев взял стебель. Он был теплым, излучал живительное тепло. Свет озарил его изуродованные руки. Старейшина Вэй едва слышно фыркнул.

Не сказав ни слова, Лань Синьюэ развернулась, ее синие одежды слились с сумерками. Старейшины последовали беззвучно, как мрачные призраки. Последний взгляд — ледяной приказ: «Исчезни. Забудь. Или умри.»

Лин Фэн стоял у черного зеркала озера. Тепло стебля смешивалось с ледяным страхом и щемящим чувством от встречи. Она увидела в нем огонь. Дала совет о ветре. Футляр за пазухой горел. Он вытащил его. Древнее черное дерево светилось изнутри темно-бордовым светом тлеющего угля. Вибрация. Свиток дышал. «Глотка Дракона…» Реагировал на старейшин? На ци Лань Синьюэ? На его страх и странную надежду?

Он спрятал футляр и стебель. Сумерки сгущались в ночь. Ветер выл. Надо возвращаться. Задание. Каменные Клетки. Чэнь Ли. Реальность навалилась свинцом.

Дорога обратно казалась бесконечной. Мир стал огромным, страшным, полным запредельных сил. Он был песчинкой, к которой прикоснулась луна. И песчинкой, за которой охотился домашний змей.

У мрачных ворот «Белого Лотоса», освещенных тревожными факелами, его ждал Чэнь Ли. Наследник стоял непринужденно, свет снизу лепил хищные тени на лице. Улыбка удава. От него пахло дорогими благовониями и скрытой жестокостью.

«А вот и наш травник,» — голос сладок, как гнилой мед. — «Забрался в дикие места? Нашел интересное? Или… кого?» Ударение на последнем.

Лин Фэн похолодел. Как он знает? Шпионы? Высшее знание? Молча протянул мешок. Рука не должна дрожать.

Чэнь Ли лениво заглянул. Глаза сузились, заметив свечение. «Ого… „Царственный Стебель“? Удача… или помощь?» Вытащил стебель, сжимая с жадностью. «Ходят слухи… видели эмиссаров „Нефритовой Луны“. Очень высоких. Неужто ты удостоился?» Каждое слово — отравленная игла.

Сердце Лин Фэна провалилось. «Нефритовая Луна». Слово Чэнь Ли — и его сотрут.

«Я просто собирал травы, Старший Брат Чэнь. Нашел в расщелине. Больше ничего.» Голос хриплый, ненатуральный.

Чэнь Ли засмеялся без веселья. «Конечно. Просто удача слепого крота.» Бросил стебель в мешок, как мусор. «Задание сделал. Иди. Но помни…» Шаг ближе. Шепот ядовит, холоден. — «Удача изменчива. А я слежу за твоими… шагами в темноте. И если этот стебель… или чужие голоса… связаны с тем, что не для муравья…» Не договорил. Медленно провел холодным пальцем по своему горлу, задержавшись на пульсе. Взгляд — немой обещание смерти. Помни.

Лин Фэн прошел в ворота. Взгляд Чэнь Ли прожигал спину. Задание выполнено, но вместо облегчения — бездна страха и интриг. Старейшины «Нефритовой Луны». Загадочная Лань Синьюэ. Свиток, откликнувшийся на нее. И Чэнь Ли, учуявший кровь.

В своей каморке, пропахшей пылью и болью, Лин Фэн дрожа вынул футляр. Он был горячим, пульсировал. Открыл. Свиток казался спокойным. Но при разворачивании — новые иероглифы, выжженные багровым светом, как кровью судьбы:

«Лунный Свет осквернил Глотку Дракона.
Путь Недостойного пересек стезю Истинного Дракона.
Храни свою тень при луне.
Ищи истину под камнем.
Твой первый союзник… уже в логове змея.
Ищи знак — три кровавые трещины на сердце древнего камня.»

Лин Фэн отшатнулся. «Истинный Дракон»? Лань Синьюэ? Союзник в логове змея? Три трещины? Мысли спутались. Он потянулся к кувшину, но замер. На столе, где утром была пыль, лежал темный, грубо обтесанный камень. На нем — три глубокие трещины, как кровавые раны.

Он поднял камень. Тяжелый, холодный. Перевернул. С обратной стороны — крошечный, четкий символ: треснувшая гора с футляра! Знак был здесь. Союзник рядом. В логове врага.

Старейшина-архивариус. Тот, кто смотрел на треснувшую плиту. Он? Почему? Что связывало его со свитком? Что значит «союзник» в этом змеином гнезде?

Лунный свет из окна-бойницы упал на камень и свиток. Багровые иероглифы пульсировали в синеве ночи. Мир Лин Фэна раскололся на новые, смертоносные грани. Путь Недостойного вел не только сквозь боль, но и лабиринт интриг, где лунный свет нес и благословение, и смерть. А впереди, перекрывая путь, маячила тень Чэнь Ли, готовая раздавить при первом промахе. Камень в руке был холоден. Три трещины горели, как раны. Союзник ждал. Игра началась.