Зал встретил Лин Фэна не мраком, а плотным, осязаемым гулом, ощутимым кожей, словно тяжелая шёлковая ткань, сотканная из гравия, натянулась на всё пространство. Глухой, скрежещущий рокот, будто гигантские каменные челюсти терлись друг о друга, сотрясал кости до зубов. Он исходил отовсюду — от сводов, где сталактиты свисали, как сомкнутые клыки подземного левиафана; от стен, испещренных древними иероглифами, что пузырились слабым, пульсирующим охристым светом, не столько освещая, сколько подчеркивая бездонные тени; и особенно — от пола. Пол был инкрустирован не просто костями, а аккуратными спиралями и концентрическими кругами, вплавленными в сам камень. Спирали из крошечных, хрупких птичьих косточек вились, как окаменевшие ручьи, вокруг колец из массивных позвонков, покрытых искрящимся кристаллическим инеем, явно принадлежавших исполинам подземного мира. Каждый круг вибрировал с уникальной частотой, отзываясь на шаг Лин Фэна едва заметной дрожью, как чувствительная кожа, сливаясь в странную, гипнотически-жуткую симфонию каменного хронометра, отбивающего такт непостижимых геологических эпох. Это был не просто звук — это был древний пульс Памяти Горы, ее первозданное эхо, закованное в ритм.

«Костяные Резонаторы,» — мысленно прошелестел голос Лэй Янь в сознании Лин Фэна, приглушенный, почти благоговейный. «Ритуал Записи Вечности. Каждый круг — воплощенное событие. Радость рождения нового пласта. Горечь разлома. Ярость извержения. Спокойствие векового сна. Чтобы услышать Память… нужно пропустить Песнь сквозь себя, не позволив ей растереть твой дух в пыль.»

Шаг Лин Фэна отозвался глухим ударом, словно камень, брошенный в гладь звукового озера. Гул сгустился, обрушился на него внезапной тяжестью, будто на плечи сбросили пласт скалы. Он услышал звон собственных зубов, почувствовал, как дрожат челюстная кость и ключицы. Его ци, укрощенное ритмом Шепчущего Ручейка, вздыбилось внутри, как загнанный зверь, пытаясь вырваться сквозь поры раскаленными иглами. Ледяные иглы гула вонзались не в сознание, а между мыслями, вызывая не тошноту, а чувство выворачивания пространства вокруг, головокружительное падение в бездну звука.

«Стойка Непоколебимого Камня! Слейся с ритмом! Не сопротивляйся — впусти его в кости, но не дай ему сломать твой стержень!» — скомандовала Лэй Янь, ее мысль острая, как клинок.

Лин Фэн вжался в камень пола, пытаясь перекроить дыхание под камертон древней Песни. Это была пытка перерождения. Звук метаморфизировался: низкий, сокрушающий внутренности рокот земных недр сменялся пронзительным, раскалывающим череп визгом падающей скалы, затем — мерным, убаюкивающе-смертельным бульканьем подземной реки. Каждая смена тона требовала агонии перестройки энергетического каркаса, каждая волна проверяла на разрыв прочность духа и контроль над ци до последней нити. Он шел мучительно медленно, как сквозь каменную смолу. «Жало Грозы» на спине ныло глухим, недовольным гудением, его молнии лишь судорожно подрагивали вдоль клинка, как пойманные змейки. Нефритовый феникс на груди источал ровное, яшмовое сияние, создавая хрупкий, но непоколебимый островок спокойствия в этом бушующем море звукового хаоса.

В центре Зала возвышался не алтарь, а гигантский сталагмит, похожий на колокол, выточенный временем и стихиями. Он казался центром кристаллизации всего пространства. Его поверхность была покрыта не резьбой, а прорастающими из самой породы барельефами: кристаллы вылуплялись из глыб; драконы магмы извивались в застывшем танце; битвы древних исполинов замерли в вечном броске; падающие звезды тонули в каменной пене. Каждая сцена пульсировала тем же охристым светом, но глубже, древнее, как сама память камня. У его основания лежал простодушно-аскетичный каменный молоток, его рукоять покрыта точно такой же резьбой, что и стела у Источника, словно части единого механизма.

«Колокол Памяти,» — мысль Лэй Янь была насыщена священным трепетом. «Сила, которую жаждали мои создатели… Ударь — и Память Горы вольется в тебя. Или… разорвет на части. Выбор за Достойным. Или за Недостойным, способным вынести Правду.»

Лин Фэн подошел. Гул достиг апогея, сотрясая его до молекулярного уровня, стирая грань между плотью и камнем. Он взял молоток. Он был неожиданно легким, словно ждал его руки, готовый стать ее продолжением. Он поднял его, собираясь обрушить на Колокол.

«Жди!» — мысль Лэй Янь вонзилась в его намерение, как клин. «Истинное испытание… не в ударе. Оно — в том, ЧТО ты услышишь после. Правда гор безжалостна. Она выжжет иллюзии, разобьет ложные надежды в прах. Будь готов, Недостойный. Или стань Достойным прямо сейчас.»

Лин Фэн глубоко вдохнул, сливая свой ритм с ритмом Вечности. Он ударил.

БОООООООММММ…

Звук был сотворением и разрушением одновременно. Он стер границу между внешним и внутренним, между Лин Фэном и Горой. Вселенная свернулась в точку первозданного хаоса, затем разорвалась вихрем невыносимого света и абсолютного звука, растворяя время и форму.

Видения обрушились, не картинки, а воплощенные ощущения:

• Древнее море: Бурлящие волны соленой воды над будущей горой, холодная тяжесть бездны на плечах. Огромные тени, затмевавшие солнце, отбрасывающие леденящий ужас.

• Падение огненной звезды! Катаклизм — взрывная волна, испепеляющий жар, сменяющийся леденящим вакуумом. Рождение горной цепи — агония роста: его собственные ребра трещали и удлинялись, прорастая в скальные пласты; кожа лопалась и окаменевала; кровь превращалась в бурлящую магму. Боль становления, невыносимая и священная.

• Первые носители Забытого Пути: Не варвары, а мудрецы в одеждах из отполированных каменных пластин, сияющих внутренним светом. Они сливались со скалами, черпая силу из ритма земли, ярости ветра, очищающего огня. Гармония. Расцвет. Чувство единства, могущественной принадлежности миру — каждая клетка находила свое место во вселенной, пульсируя в унисон с планетой.

• Раскол: Человек в роскошных одеждах, лицо скрыто тенью (манера держать руки за спиной, едва уловимая привычка отставлять мизинец — точь-в-точь как у Чэнь Хая!). Он держал свиток — копию Забытого Пути, но искаженную, липкую от энергии подчинения, угнетающую дух (эхом отзывались двусмысленные, ядовитые наставления Чэнь Хая о силе). Спор. Гнев. Предательство! Удар исподтишка силой самой горы против хранителей. Боль — леденящий холод предательства, пронизывающий до костного мозга, знакомый по ножу в спину от «Белого Лотоса». Горечь, ярость, отчаяние павших. Узнаваемый энергетический отпечаток атаки — кровавое эхо Теней Плачущего Призрака!

• Закат Забытого Пути: Искаженный путь ведет к безумию и тирании. Носители новой, «цивилизованной» силы (предшественники «Белого Лотоса», «Нефритовой Луны») объявляют Путь ересью, чумой. Истребление. Уничтожение знаний. Сожжение свитков. Боль — гнетущая тяжесть забвения, несправедливость, горечь утраты, ледяная изоляция, как погребение заживо.

• Видение Будущего: Он — на вершине живой, дышащей в унисон с ним горы. Внизу — мир гармонии, сияющий чистым светом. Рядом… силуэт в струящихся одеждах цвета лунного серебра. Лань Синьюэ. На ее груди — отблеск нефритового феникса, усиливающий свет его собственного талисмана. Ее рука коснулась его руки — и через прикосновение тек не поток слов, а глубинное понимание, слияние душ в новый, единый ритм, древний и одновременно новорожденный. Надежда. Миг абсолютной ясности и цели, предопределенности пути. Их соединенные руки пульсировали единым ритмом, отзываясь эхом в самой сердцевине горы, пробуждая что-то колоссальное и доброе.

БАММ!

Видение разлетелось на мириады светящихся осколков. Лин Фэн очнулся, пригвожденный к каменному полу невесомостью падения из вселенной. Слезы текли непрерывным потоком, смывая пыль веков, оставляя темные, соленые дорожки на камне. Знание обрушилось на него не мыслями, а кристаллической структурой в душе — неопровержимой, тяжелой, как сама гора. Он постиг не причину запрета, а глубину страха и масштаб лжи, на которых держалась власть преемников Предателя. Он знал врагов — кровь от крови Предателя. И знал цель — восстановление Пути, Гармонии. И Лань Синьюэ… она была ключом, живым воплощением видения будущего.

«Ты… видел,» — мысль Лэй Янь была насыщена непривычной мягкостью и древней печалью. «Видел Исток и Падение. Видел лицо Предателя. Его тень длиннее веков… 'Плачущий Призрак'… лишь бледное отражение его жадности.» Она помолчала. «И ты видел… Возможность. Хрупкую, как первый иней на камне. Но живую.»

Колокол Памяти тихо звенел, угасая, как засыпающий гигант. От его основания отделился и упал к ногам Лин Фэна небольшой предмет — абсолютно черный кусок обсидиана, внутри которого пульсировала точка света. Не просто огонек, а микрокосм, сжатая до невероятной плотности первоматерия. Его пульсация сначала отдавалась эхом в груди Лин Фэна, затем срастилась с ритмом его сердца, создавая ощущение двойного биения — своего, живого, и этого, древнего, неумирающего. Тепло было жизнедающим, как первый луч солнца после долгой ночи.

«Искра Первогоря,» — прошелестела Лэй Янь. «Семя силы рождения мира. Для созидания. Для пробуждения истинного Сердца Горы. Храни его как зеницу ока, как собственную душу.»

Лин Фэн бережно, благоговейно поднял Искру. Жизнь. Надежда. Ответственность. Нефритовый феникс вспыхнул не просто светом — он зазвучал! Голос Лань Синьюэ пробился сквозь толщу пород, искаженный, но родной, как крик из соседней комнаты, запертой в камне:
«Лин… Фэн? Сквозь… толщу… боль… ты жив? Держись! Они… повсюду… ищут тебя… Чэнь Хай… он с ними… с 'Призраками'… союз…» Голос оборвался резким, болезненным всхлипом, словно ее грубо отшвырнули! Талисман погас, оставив не тепло, а обжигающий холод тревоги в точке соприкосновения с кожей.

Сердце Лин Фэна сжалось ледяными клещами. Она жива! Думает о нем! Подтверждение — предательство изнутри. Старейшина Чэнь Хай. И он близко. Очень близко.

«Время кончилось, Недостойный,» — голос Лэй Янь стал холодной, закаленной сталью. «Они здесь. Сам охотник вышел на тропу. Готовься к разрыву.»

Из туннеля, рассекая клубящуюся пыль, выплыли фигуры. Пятеро. Впереди — Старейшина Чэнь Хай. Его богатые одежды сменили практичные, темно-серые доспехи из матового металла, подчеркивающие хищную мощь. Лицо, лишенное маски, было холодным и безжалостным, как отполированный агат. Его глаза буравили Лин Фэна. Даже седые волосы казались теперь инеем смерти. Его ци не било волной — оно сжимало пространство вокруг Лин Фэна видимым глазу искажением, заставляя камень пола трещать и осыпаться в пыль. Костяные круги замерли, их резонанс задушенный, подавленный этой монолитной, нечеловеческой силой. Мастер уровня Нисхождения Духа, давно перешагнувший грань человеческого. За ним — четверо Теней Плачущего Призрака, не стоявших, а растворяющихся и проявляющихся в клубах пыли, их костяные кинжалы мерцали голодом, алые глаза фиксировались на Лин Фэне с механической точностью.

«Ах, вот ты где, юный червь,» — голос Чэнь Хая был бархатистым ядом, обволакивающим и парализующим. «Какие темные, бесплодные щели ты отыскал. И какие… мои игрушки нашел.» Его взгляд ощупывал не только оружие, но и самую душу Лин Фэна, выискивая слабину. Когда взгляд наткнулся на место, где была спрятана Искра, в глубине его глаз полыхнуло не алчностью, а холодным, абсолютным желанием обладания, как у дракона, узревшего сокровище. «Вернись. Покорно. И твоя смерть будет… быстрой.» Он едва заметно сжал ладонь — ледяная удавка ци впилась в горло и сдавила грудь Лин Фэна, пытаясь выдавить Искру.

«Милость подопытного крысы. Рви связки сейчас! Только бегство! Ветер и Гром — ВСЁ! Цель — трещина на северной стене. Я направлю. Беги! Не оглядывайся!»

Разница в силе — пропасть между муравьем и утесом. Но бежать? После Памяти? После голоса Лань Синьюэ? Ярость и Искра слились воедино в его груди в белое каление.

«Милость?» — Лин Фэн выпрямился сквозь удавку ци, его голос гудел, резонируя с угасающей Песнью Зала. «Какую милость вы даровали Наставнику Вану? Своим братьям по крови?» Глаза полыхнули каменным огнем Искры. «Вы — живая тень Предателя. Ваш путь — вечный тупик, мертвая пустошь!»

Чэнь Хай остолбенел. Лицо искривилось древней, холодной жадностью и бешенством. «ЧЕРВЬ! Возьмите его! ЖИВЫМ, НО ВЫПОТРОШЕННЫМ ОТ ЗНАНИЙ!»

Тени сорвались с места, сливаясь с тенями зала. Чэнь Хай свернул пространство в ладони, собирая смертоносный шар сокрушающего ци, искрящегося черным светом.

«СЕЙЧАС!» — взревела Лэй Янь, растворяясь в клинке.

Лин Фэн рванул на пределе, игнорируя боль, раздирающую легкие. ВСЯ сила Ключа Ветра — не шквал, а сфокусированный смерч, циклон, вывернутый наизнанку! — обрушилась в точку пола перед Тенями и в основание сводов над Чэнь Хаем! Воздух завыл, закрутился в бешеном вихре, вздыбив тучи спящей веками пыли и вырвав с корнем целые костяные спирали, превратив их в свистящие снаряды! Одновременно «Жало Грозы» вонзилось не в камень, а в нервный узел, в точку максимального резонанса самого древнего костяного круга под ногами Чэнь Хая! Весь накопленный гром высвободился вибрационной волной, усиленной в миллион раз акустикой Зала и синхронным резонансом всех Кругов!

КА-РА-БАХ-БАХ-БАХ! Это был не взрыв, а какофония разрушения. Звуковая волна, сжатая до физического удара, прокатилась по залу. Кости рассыпались в острое, бритвенное крошево. Своды просели, раскололись на гигантские, воющие в падении глыбы, накрыв Чэнь Хая каменным саваном. Его вопль захлебнулся — в нем смешались ярость, гордыня и чистый ужас перед силой, вышедшей из-под контроля.

Сквозь пыль и хаос — ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ МОЛНИЯ! Она пронзила указанную трещину в северной стене! Камень ВЗОРВАЛСЯ с глухим стоном, открыв узкий лаз в кромешную, дышащую холодом тьму!

«БЕГИ!» — Лэй Янь отдала клинку все, что осталось.

Лин Фэн, кашляя кровавой пеной от ударов звуковой волны и сжимающего ци, рванул к пролому, спотыкаясь о дрожащие обломки. Острая боль впилась в бедро — зазубренный осколок ребра исполина. На груди дымились кровавые полосы — следы ци-клыков Чэнь Хая, едва не достигших сердца. В последнее мгновение перед прыжком в зияющую пасть черноты он увидел: из-под груды камней вырывалась окровавленная рука старейшины, его единственный видимый глаз полыхал не безумием, а леденящим, расчетливым обещанием мести. И Тени — они уже скользили вдоль стен, как струйки ртути, их алые глаза зафиксированы на его кровавом следу.

Он мчался сквозь непроглядную темень подземелий. Рана на бедре пылала адским огнем, каждый шаг отдавался раскаленной иглой в мозг. Дыхание рвалось хриплыми, кровавыми клоками. За спиной — не просто ШАГИ. Множественные. Легкие, как падение пыли, но неотвратимые. Тени. И тяжелый, размеренный, как удар молота о наковальню, шаг Чэнь Хая. Ближе. Они чуяли кровь. Они чуяли Искру.

Путь Недостойного уводил из одного каменного чрева в другое, но в кулаке, сведенном судорогой, сжималось «Жало Грозы», в душе бушевал Ключ Ветра, а у сердца, под обожженной кожей, билась Искра Первогоря и тлело тревожное тепло нефритового феникса — последняя нить к Лань Синьюэ. Он знал Правду Горы. Знал лик Предателя в чертах врага. Знал, что она ждет, заточенная в камне. А позади, в руинах Зала Костяного Звона, Старейшина Чэнь Хай, вытирая слюну и кровь с разбитого рта, шипел сквозь стиснутые зубы: «Найти! Он несет Семя! Сила Первогоря… принадлежит Роду Предателя по праву крови!» Длинная тень лжи устремилась в темноту, жадная и неумолимая.