Магазин «Берёзовая гладь» закрывался. Вывеска, некогда золотая, теперь походила на потёртую фольгу, а стёкла витрин, затянутые инеем, плакали каплями в тепле электрических обогревателей. Хозяйка, Людмила Петровна, считала мелочь в кассе, когда дверь вздохнула, впустив колючий ветер и человека в помятом пальто. Он стоял, будто застрявший лист меж рам, оглядывая полки, где пыль уже справляла новоселье.
— Закрываемся, — сказала Людмила Петровна, не глядя.
— А я… на минутку, — голос его дрогнул, словно старый радиоприёмник. — Ищу книгу. Детскую.
Она подняла глаза: лицо покупателя казалось знакомым — морщины, как русла высохших рек, и седина, пробивающаяся сквозь чёрное. Такие лица часто мелькали в толпе у метро, но не здесь, среди потрёпанных томов.
— Детские в углу. Там остались.
Он двинулся, походкой человека, который боится раздавить тишину. Людмила Петровна наблюдала, как его пальцы скользят по корешкам: «Незнайка», «Денискины рассказы»… Вдруг он замер, вытянув томик в зелёном переплёте.
— «Васильковый остров», — прошептал он, будто отыскал письмо из прошлого. — Помните, такие раньше дарили к выпускному?
Людмила Петровна сжала в кармане ключи — острые, холодные. Вспомнила: 1991 год, она, студентка-филолог, принимает магазин от тётки. Первый покупатель — юноша с гитарой, купивший сборник Вознесенского. Тогда книги ещё пахли надеждой.
— Четыреста рублей, — сказала она сухо.
Мужчина потянулся за кошельком, но остановился.
— Здесь… раньше была закладка. Стихи. Мои. — Он открыл книгу на странице, где когда-то цвели фиолетовые чернила: «…а жизнь, как промокашка, впитала сны, оставив лишь намёки…»
Людмила Петровна вдруг узнала голос. Тот вечер: он читал эти строки у стойки, а она смеялась, что поэты — плохие покупатели. Потом он исчез. Как исчезали многие — вместе с советскими рублями, с надеждами, с берестяными закладками…
— Закладки продаются отдельно, — выдохнула она, гася дрожь в горле. — Или уже нет.
Он кивнул, положил книгу обратно. На пороге обернулся:
— Вы всё ещё верите, что книги спасают?
Людмила Петровна щёлкнула выключателем.
— Они просто горят чуть дольше, чем люди.
Дверь захлопнулась. В темноте она нащупала зелёный томик, сунула меж страниц пожелтевший листок со стихами, которые когда-то не решилась прочесть. Завтра магазин станет кофейней, но сегодня — сегодня ещё можно притвориться, что где-то есть острова, где не гаснут огни.